– В смысле? Просто прикрепим визу на внутренний паспорт.
– Он… потерялся, – отозвался Петар.
– Ну, всегда можно подать на новый.
– Времени в обрез. А ты не можешь сам ей сделать? Сделай ей немецкий!
– Ага, сейчас подделаю немецкий паспорт, а потом отправим с ним девчонку, которая ни слова не говорит по-немецки, в
– Ладно, ладно, – отмахнулся Петар. – Наш тогда ей сделай. Для него случайно не надо сфотографироваться?
– Несомненно.
Срджан установил студийный свет, напоминавший зонтики, и я стоически позировала возле белой простыни, пока он фотографировал.
– Вернусь тогда за документами в среду? – Петар вручил Срджану конверт, и тот, откинув пальцами клапан, глянул внутрь. – Тогда и принесу оставшуюся часть.
– Прекрасно, – ответил Срджан и отвесил низкий поклон, а затем препроводил нас к двери и выставил обратно на свет. – Ана!
Я обернулась.
– Твои родители… Хорошие были люди.
– Спасибо.
Я подумала, как бы лучше ответить, но Срджан уже захлопнул дверь, и за нами загремели засовы.
Пока мы взбирались по ступенькам к моей квартире, на лестнице звучали эхом голоса соседей – стены тут всегда были тонкие. Как меня когда-то взбудоражила мысль, что друзья в мое отсутствие все так же ходят в школу, так и сейчас я с ужасом обнаружила, что люди в нашем доме живут своей привычной жизнью и в отличие от моей их жизнь не приостановилась. Петар повернул в замке запасной ключ, но вместо того, чтобы впечататься в стену, дверь застряла в раме, и Петар толкнул ее здоровым плечом.
– Можешь снаружи подождать? – спросила я. Видимо, моя просьба Петара задела, но он все равно отошел.
В комнате стояла полутьма, воздух был затхлый. В просветы между шторами пробивались лучи солнца, обнажая кружащие столбы пыли. Дверь в родительскую спальню оказалась закрыта, и я ее так и оставила, а сама пошла на кухню. Из холодильника донесся кислый запах, и что-то маленькое, словно тень, пронеслось вдоль плинтуса и пропало под дверью в кладовку.
В гостиной я провела рукой по подлокотнику кресла, на котором обычно сидел отец. Потом достала с книжной полки свои вещи и засунула их в наВолочку из-под подушки. С нижней полки я сгребла коллекцию наших с отцом пиратских радиозаписей. Над пианино висели фотографии: на одной мы все вчетвером, и еще одна моя, детская, сделанная в Тиске. Они висели бок о бок, и я сняла обе разом. Фотография со свадьбы родителей висела чуть выше, и до нее я достать не смогла.
Тут меня окрикнул Петар, спрашивая, как там дела, и я так и подскочила на месте. Ударив рукой по нижней октаве, я выскочила из комнаты, волоча за собой вздувшуюся наволочку. Я хотела было попросить Петара сходить за свадебной фотографией, но когда он обернулся в дверях, я разглядела на свету его покрасневшие глаза и промолчала.
В ночь перед отъездом под мое окно на велике примчался Лука. Петар наказал мне никому не рассказывать, когда я отправляюсь и куда, но Луке я все равно рассказала, взяв с него клятву сохранить все в тайне.
– Как ты…
– Выбрался тайком. Спускайся.
– Лучше ты поднимайся.
Я встретила его у дверей, и мы на цыпочках прошли через кухню на пожарную лестницу. Марина с одной семьей из дома напротив натянули через переулок бельевую веревку, и теперь чье-то постельное белье развевалось на ветру.
– Там вообще безопасно?
– Я думаю, да. Рахела же в безопасности.
– Но ты же знаешь, как в фильмах. Со всеми этими ковбоями и гангстерами.
– Наверное, везде по-своему опасно.
– Наверное.
Он накрыл мою руку своей, но тут же убрал ее.
– Ты же будешь мне писать? – спросила я.
Он ответил, что будет, и какое-то время мы просто сидели, размышляя о Диком Западе и Нью-Йорке с Филадельфией, где я могла встретиться с Рокки. Когда Лука вдруг чаще заморгал, я пихнула его в руку и сказала, что он может переночевать у нас, но Луке надо было вернуться домой, пока его не хватились. Пожарная лестница была сломана, поэтому он забрался обратно в квартиру и вышел через парадную.
– Не знаю, что еще сказать, – шепнула я, когда он перекинул ногу через раму велосипеда.
– Так и не надо ничего говорить. А вот вернешься – и как будто никуда не уезжала.
Он поднялся на педалях и спрыгнул на велосипеде на гравийную дорожку, а потом завернул за угол и скрылся из виду.
Я проснулась в темноте и увидела рядом Петара.
– Извини, – сказал он. – Нам пора.
– Я уже не сплю.
Я взяла единственные не запакованные вещи и оделась. Потом сходила в спальню и, поцеловав Марину в щеку, попрощалась.
– Береги себя, – пробормотала она. – И позаботься там о Рахеле.