Девочка с антенной и летающие парты. американские приключения русской учительницы, часть первая

– Свежевыглаженным бельём! – сказал Стиви. Он знал, о чём говорил. Его папа с мамой имели свою химчистку. Когда они работали ночью, Стиви зачастую ожидал их, сидя среди куч выстиранного и выглаженного белья.

– Серебристо-голубые!

– Морем! – это был Курт, и я даже удивилась, как громко и радостно он это сказал.

– А ещё мороженным! – добавила Джуди.

– И утром, когда ещё не жарко, – разошёлся Курт.

– Красные!

– Персиками!

– Арбузами!

– Клубникой!

– Вообщем, овощной лавкой, – подвёл итог Курт.

Я очень радовалась за Курта. Я успела заметить, что обычно он старался быть неприметным, почти невидимым. Когда я этим утром подошла к нему поближе, здороваясь, случилось удивительное! Он начал как будто сворачиваться внутрь себя. Сначала глаза, потом всё лицо, а затем и весь он так сжались и втянулись куда-то внутрь, что передо мной был не мальчик, а печальный, хоть и живой, комочек грусти. А тут он улыбался, что-то говорил и в игру с нами играл.

Жил он в приёмной семье, где помимо него было трое своих детей и ещё трое приёмных. Мне Курт успел шепнуть, что он «ненавидел возвращаться домой», где его никто не любил и не ждал. На мои слова о том, что приёмные родители, должно быть, всё-таки неплохие, добрые люди, ведь они добровольно воспитывают троих чужих детей, Курт неожиданно разозлился и недобро ответил:

– Как же, добрые! Они столько денег на нас всех получают, что им и работать не надо. Они же и делать-то ничего не умеют, нигде не учились и никогда не работали. Как Вы, миссис Ти, можете таких простых вещей не знать? Они оба только орать на нас горазды, да зло срывать. Особенно, когда у них вечеринки по пятницам.

В этот момент мы проходили мимо серебристо-голубой клумбы. Той, что пахла и морем, и мороженным. Не знаю, какой именно запах влетел Курту в нос, но он вдруг нагнулся и сорвал один голубой цветочек, похожий на наши полевые незабудки. На его лице расцвела такая красивая, добрая незабудочная улыбка, что и я, видя такую радость, разулыбалась.

Оба мы, однако, улыбались недолго. Раздался ледяной, морозно трескучий голос миссис Ша:

– Курт! Немедленно ко мне! Всем остальным: стоять смирно и ждать!

Начался допрос. Причём, весь этот пыточный разговор миссис Ша вела очень тихим, плоским, ровным как оструганное бревно голосом, который никогда не повышался, но и никогда не становился человеческим. В нём не было ни тепла, ни сочувствия, ни даже гнева и злости. Ни-че-го человеческого, подумала я про себя, и уставилась на миссис Ша. Я с изумлением увидела, что она ещё и улыбается. Почти перед каждым недобрым словом она улыбалась. Вернее, губы её изображали улыбку, а голос и глаза оставались злыми и холодными. Это выглядело как-то очень нехорошо и неправильно. Я представила себе злую собаку, которая свирепо на кого-то лает, готовится напасть, но при этом пытается ещё и улыбаться. Мурашки по коже пошли…

Между тем, миссис Ша продолжала задавать Курту вопросы.

– Ты покупал рассаду цветов, которые растут на клумбе?

– Ты платил рабочим за то, что они сажали эту рассаду?

– Ты платишь за воду, которой поливают цветы?

– Может быть, ты платишь за землю, на которой цветы растут?

Сникший и как-то совсем завядший Курт слабо попискивал:

– Нет… Нет… Нет…

Наконец, миссис Ша, набравши в рот побольше воздуха и встав в позу громовержца, произнесла заключительную часть речи, улыбаясь с особым усердием.

– Ты, Курт, нарушил закон Соединённых Штатов Америки. Закон о неприкосновенности частной собственности. Частная собственность в нашей стране священна. Никто не имеет права брать то, что ему не принадлежит. А ты взял.

Я не буду сегодня сообщать твоим родителям о том, что ты сделал. Я хочу, чтобы ты сам взял на себя ответственность за свой проступок и рассказал им всё сам. Далее. Ты должен попросить приёмных родителей купить сегодня же новую рассаду цветов, ну например, 3—5 кустиков, принести их завтра в школу и посадить. Понятно?

Курту, конечно, всё было понятно, а ещё ему было так тоскливо и грустно, что он больше не мог прятать свою тоску внутри, и она полилась крупными слезами по его щекам. Мне было очень жаль мальчика, а ещё у меня было зло и кисло на душе. Я наполнялась не очень добрым чувством и к миссис Ша, и ко всей этой богатой Америке, где за один сорванный «не твой» цветочек бессердечно наказывают несчастного ребёнка.

Оказалось, так думала я одна. Я это поняла из разговора с миссис По. Пока мы стояли в очереди в столовую, я решила с ней поговорить.

Мы были с ней на ты, и я её спросила:

– Лора, а ты согласна с миссис Ша?

– Да, в целом, согласна. Никто не должен нарушать правил. Мы же хотим жить в городе и работать в школе, где красиво и чисто, верно?

– Да, верно. И вы все всегда по правилам живёте?

– Стараемся…

– А если я нарушу правило, но тайком. Например, кусок огурца из машины выброшу.

– Штраф в тысячу долларов заплатите, если они у Вас лишние.

– Но ведь никто не узнает!

– Узнают через минуту. А через две вас остановят полицейские.

– Но как они узнают про кусок огурца?