Читаем Девочка с пальчик полностью

Когда появилось книгопечатание, Монтень, как я уже говорил, предпочел ясную голову накопленным знаниям, поскольку их запас, уже объективированный, стоял у него на полках в виде книг. До Гутенберга историкам требовалось знать наизусть сочинения Фукидида и Тацита, те, кто интересовался физикой, заучивали труды Аристотеля и греческих механиков, а те, кто совершенствовался в ораторском искусстве, – сочинения Демосфена и Квинтилиана… Иначе говоря, все они пичкали голову. Способ сэкономить: на запоминание места книги на полке уходит меньше ресурсов памяти, чем на хранение всего ее содержания. Новый способ сэкономить, более радикальный: нет надобности помнить даже место книги – этим занят поисковик.

Отрубленная голова Девочки с пальчик – уже не та, что прежние головы, которым лучше было быть ясными, чем напичканными наукой. Девочке с пальчик больше не нужно усердно трудиться, чтобы приобрести знание – вот оно, тут, перед ней, объективное, коллективное, уже собранное и взаимосвязанное, доступное в любую минуту, десять раз перепроверенное и уточненное. Поэтому она может заняться пустым местом над своей шеей. Там – свежий воздух, ветерок, того лучше – свет, который изобразил Боннб, живописец-академик, на своем полотне с чудом святого Дионисия в парижском Пантеоне. Там обитает новый гений, изобретательный ум, чистая познающая субъективность. Секрет Девочки с пальчик, ее отличие – в этой прозрачной пустоте, за этим ласковым бризом: знание, почти даровое, однако едва уловимое.

Не возвещает ли Девочка с пальчик конец эры знания?

<p>Твердое и мягкое</p>

Как произошла столь радикальная перемена в природе человека? Будучи практичными и склонными к конкретике, мы не можем отрешиться от представления, будто революции имеют дело с осязаемыми вещами: для нас важны орудия – молотки, серпы. Такими же «твердыми» и осязаемыми именами мы называем порой исторические периоды: вспомним промышленную революцию, бронзовый век, железный век, век тесаного камня, век шлифованного камня. На мягкое – знаки – мы, до известной степени слепые и глухие, обращаем меньше внимания, чем на все эти осязаемые, твердые, утилитарные машины.

Однако изобретение письма и, позднее, книгопечатания преобразило культуры и общества сильнее, чем совершенствование орудий труда. Твердое воздействует на вещи, мягкое – на учреждения людей. Техника предполагает и развивает навыки; технология предполагает и развивает гуманитарные науки, публичные собрания, политику и общество. Разве могли бы мы без письменности объединиться в города, сформулировать право, учредить государство, помыслить монотеизм и историю, изобрести точные науки, пайдейю и т. д.? И добиться их сохранения? А без книгопечатания разве сумели бы мы в эпоху Возрождения – так удачно названную – изменить все эти учреждения и объединения? Мягкое организует и объединяет тех, кто орудует твердым.

Мы – дети книги и внуки письменности, поэтому – стоит ли сомневаться? – мы и живем сегодня вместе.

<p>Пространство страницы</p>

Печатный текст сегодня стал частью пространства. Он вторгается в пейзаж и его затмевает. Рекламные плакаты, дорожные указатели, стрелочная разметка улиц и проспектов, расписания поездов на вокзалах, табло на стадионах, бегущие строки в оперных театрах, свитки Торы в синагогах, молитвенники в церквях, библиотеки в кампусах, доски в школьных классах, экраны для презентаций в аудиториях, газеты и журналы: страница властвует над нами и нас направляет. А экран ее воспроизводит.

Земельный кадастр, планы городов, синьки архитекторов, строительные проекты, рисунки публичных интерьеров и приватных покоев подражают своей мягкой регулярной разметкой пагам наших предков – квадратам, засеянным люцерной, наделам земли, исчерченным крестьянским лемехом: борозды уже линовали строчками это нарезанное пространство[7]. Вот вам пространственное единство восприятия, действия, мысли, проекта. Вот вам извечный – не в одну тысячу лет возрастом – формат, столь же понятный для нас, совсем других, людей (по крайней мере, на Западе), как для пчел – шестиугольник.

<p>Новые технологии</p>

Формат страницы настолько – причем безотчетно для нас – над нами властен, что новые технологии пока не сумели от него отказаться. Экран компьютера – который часто и сам открывается, как книга, – аналог страницы. А значит, Девочка с пальчик по-прежнему пишет – всеми десятью пальцами или, на телефоне, только двумя большими. Закончив работу, она спешит ее напечатать. Новаторы соревнуются в совершенствовании новой, электронной, книги, тогда как электроника как таковая все еще подчинена книге, хотя и предполагает нечто совершенно иное, не похожее на трансисторический формат страницы. Это нечто еще предстоит открыть. И Девочка с пальчик нам в этом поможет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Minima

Дисней
Дисней

"Творчество этого мастера есть the greatest contribution of the American people to art – величайший вклад американцев в мировую культуру. Десятки и десятки газетных вырезок, варьирующих это положение на разный лад, сыплются на удивленного мастера.Все они из разных высказываний, в разной обстановке, разным газетам, через разных журналистов. И все принадлежат одному и тому <же> человеку. Русскому кинематографисту, только что высадившемуся на североамериканский материк. Впрочем, подобные вести опережали его еще из Англии. Там он впервые и в первый же день вступления на британскую почву жадно бросился смотреть произведения того, кого он так горячо расхваливает во всех интервью. Так, задолго до личной встречи, устанавливаются дружественные отношения между хвалимым и хвалящим. Между русским и американцем. Короче – между Диснеем и мною".

Сергей Михайлович Эйзенштейн

Публицистика / Кино / Культурология / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее