Девочка с пальчик

Этот новый хаос, как всякая суматоха бестолковый, предвещает коренной переворот – сначала в педагогике, а затем и в политике вообще. До недавнего времени преподавание было предложением. Монопольному, самоценному, ему не было нужды прислушиваться к потребностям и веяниям спроса. Вот знание, собранное на книжных страницах, – говорил глашатай, и показывал, зачитывал, объявлял его. Если вам оно требуется – слушайте, а потом читайте. В любом случае – соблюдайте тишину.

Предложение, таким образом, требовало молчать, причем дважды.

Теперь с этим покончено. Болтовня отвергает предложение, заявляя, изобретая, выдвигая новый спрос – на новое знание. Переворот! Мы, преподаватели, привыкшие говорить, стали слушателями: мы прислушиваемся к хаотичному и неразборчивому гулу неуемного спроса студентов, которых раньше никто не спрашивал, так ли уж им нужно то, что предлагается.

Почему Девочка с пальчик теряет интерес к словам преподавателя-глашатая? Потому что, когда знания предлагаются повсеместно, в любое время, в несметном количестве, одно конкретное и частное предложение становится смехотворным. Когда за редким, сокровенным знанием нужно было куда-то идти, это был вопрос выбора. А теперь, доступное, оно имеется в избытке, под рукой, в том числе и малыми порциями, которые Девочка с пальчик может носить в кармане, вместе с носовым платком. Волна доступа к знаниям так же высока, как и волна болтовни.

Предложение без спроса осталось в прошлом. Колоссальное предложение, явившееся ему на смену, с готовностью течет навстречу спросу. Это происходит в школе, и, я бы сказал, это же будет происходить в политике. Эра специалистов кончилась?

Завороженные

Приникнув мордой и ушами к рупору, собачка, завороженная звуком, застыла без движения. Приученные с малых лет быть тише воды, ниже травы, мы, дети, пускались в долгую карьеру усидчивых, неподвижных, тихих тел за партами. Вот наше прежнее имя: завороженные. Как чистые листы, мы безропотно повиновались учителям, а главное – знанию, которому учителя безропотно повиновались и сами. И для них, и для нас знание было суверенным и непререкаемым. Добровольное подчинение ему никому и в голову бы не пришло подвергнуть анализу. На некоторых знание даже наводило ужас, мешая им учиться. И то были не дураки, а просто запуганные дети. Стоит вникнуть в этот парадокс: если для чего и нужно было устрашение со стороны знания, так это для того, чтобы его не поняли и оттолкнули, хотя оно желало обратного.

Философия даже заговаривала об Абсолютном Знании – со звучных прописных букв. Перед ним требовалось преклоняться, как наши предки преклонялись перед абсолютной властью монархов божьей милостью. Демократии знания никогда не существовало. Не то чтобы знание сулило власть, но оно требовало телесного смирения, в том числе и от тех, кто им обладал. Тон задавал своим согбенным, образцово самоотверженным телом сам преподаватель, указывая на отсутствующий абсолют, на недоступный идеал. И завороженные тела не двигались.

Сформированное страницей, пространство школ, коллежей, кампусов формировалось заново этой иерархией, выраженной в телесной дисциплине. Молчание и кротость. Единодушная сосредоточенность на кафедре, откуда обращается с требованием тишины и неподвижности оратор, повторяет в педагогике подчиненность суда фигуре судьи, театра – сцене, королевского двора – трону, церкви – алтарю, жилища – очагу и т. д.: подчиненность множества – одному. Все эти институты-пещеры были уставлены тесными рядами сидений для неподвижных тел. Таким был и суд, вынесший смертный приговор святому Дионисию. Но эра актеров кончилась?

Освобождение тел

Новость: с тех пор как знание легкодоступно, у Девочки с пальчик, как и у всех остальных, его полные карманы – вперемешку с носовыми платками. Тела вольны покинуть Пещеру, где их цепями приковывали к стульям императивы внимания, молчания и самоотверженности. Несмотря на призывы вернуться на свои места, их уже не удержать. Урок сорван, скажет кто-то.

Нет. В прежние времена пространство аудитории строилось как силовое поле с центром притяжения на подиуме, в фокальной точке кафедры – power point[8], иначе и не скажешь. Здесь концентрировалось знание, падавшее почти до нуля по мере отдаления. Теперь знание распределено повсюду, оно носится в однородном, нецентрализованном, ничуть не стесняющем движения пространстве. Прежний лекционный зал мертв, даже если его все еще видят и строят таким же, даже если общество спектакля все еще пытается его навязать.

Тела приходят в движение: перемещаются, жестикулируют, зовут друг друга, общаются и охотно обмениваются содержимым своих карманов. Вместо тишины – болтовня, а вместо покоя – суматоха? Да нет, просто Девочки и Мальчики с пальчик, бывшие узники тысячелетней Пещеры, сбросили цепи, заставлявшие их сидеть смирно, закрыв рты.

Мобильность: водитель и пассажир