Девочка с пальчик

Помню, как я был удивлен несколько лет назад, увидев, как на кампусе Стэнфорда, где я преподаю вот уже тридцать лет, возводятся – по соседству с главным двором, на средства миллиардеров из соседней Силиконовой долины – здания отделения информатики, более или менее такие же (с поправкой на железо, бетон и громадные окна), как и кирпичные корпуса, в которых сто лет как преподают инженерную механику и историю Средневековья. Тот же план, те же коридоры и аудитории: тот же вдохновленный страницей формат. Как будто недавняя революция, по своей силе вполне сравнимая с преобразованиями, которые принесли с собой письменность и книгопечатание, ничего не изменила ни в знании, ни в педагогике, ни в самом университетском пространстве, придуманном с помощью книги и ради нее.

Нет. Новые технологии требуют уйти от пространственного формата, предполагаемого книгой и страницей. А как от него уйти?

Краткая история

Вначале было так: бытовые орудия стали внешним выражением нашей грубой силы. Выйдя из тела, мускулы, кости и суставы нашли свое продолжение в простых механизмах – рычагах и лебедках, которые подражают их действию. Затем наша высокая температура, источник энергии, тоже вышла из организма и нашла свое продолжение в двигателях. И, наконец, теперь новые технологии овеществляют вовне операции нервной системы, мягкие силы – сигналы и коды: познание, по крайней мере, отчасти находит свое продолжение в новом орудии.

Так что же остается над обрубленными шеями святого Дионисия и наших сыновей и дочерей сегодня?

Девочка с пальчик мыслит

Вот что: cogito. Мысль отличается от знания; познавательные процессы – такие, как память, воображение, логическое мышление, геометрия и прочие тонкости, – нашли свое продолжение, вместе с синапсами и нейронами, в компьютере. Мало того: думая и изобретая, я тем самым дистанцируюсь от знания и познавательной деятельности. Я превращаюсь в пустоту, в этот неосязаемый воздух, в эту душу, чьи слова несет ветер. Моя мысль еще мягче этой овеществленной мягкости; я изобретаю не иначе, как смыкаясь с пустотой. Меня теперь можно узнать не по голове с ее богатой начинкой или характерным когнитивным профилем, а по ее бесплотному отсутствию, по прозрачному свету, струящемуся из обрубка шеи. По этому ничто.

Возьмись Монтень объяснить, каким способом голова может достичь совершенства, он бы обвел контур, который нужно чем-то заполнить, и напичканная голова бы вернулась. Сегодня и такая, пустая, голова сразу отскакивает в компьютер. Не в том дело, что она должна быть заменена другой. Не стоит страшиться пустоты. Вперед, смелее… Знание и его форматы, познание и его методы, бесконечные разъяснения и восхитительные синтезы, выставлявшиеся моими предшественниками, словно защитный панцирь, в подстраничных примечаниях и пространных библиографических указателях, пренебрежение которыми мне ставят на вид, – все это валится под ударом меча, опущенного палачами святого Дионисия, в электронный ящик. Но от всего этого отделяется странное, какое-то дикое ego, с невинным и простодушным ничтожеством летящее в пустоту. Изобретательный ум измеряется отдаленностью от знания.

Изменился субъект мышления. Нейроны, которые поддерживают белое пламя над обрубленной шеей, уже не те, что пробуждались в головах наших предков письмом и чтением, а теперь стрекочут в компьютере.

Отсюда – новообретенная автономия мысли, спутники которой – раскованные движения тела и гомон.

Голоса

До сегодняшнего утра преподаватель в классе или аудитории передавал знание, которое отчасти уже содержалось в книгах. Он оглашал написанное, читал со страницы-источника. Если он изобретал что-то новое, – а это редкость, – на следующий день появлялась страница в сборнике. В общем, он был глашатаем на трибуне кафедры. И вещал, требуя тишины. Теперь это невозможно.

Поднимающаяся в детстве, в подготовительных и начальных классах, в средней школе волна болтовни нарастает, как цунами, и достигает пика в студенческих аудиториях, которые сегодня – впервые в истории – наводнены гулом, заглушающим извечный голос книги. Это явление настолько обыденное, что его уже не замечают. Девочка с пальчик не читает книг и не желает слушать озвученный текст – как собачка со старинной рекламы, не узнающая хозяйский голос. Вынужденно молчавшие в течение трех тысячелетий, ныне Девочка с пальчик и ее сестры и братья составляют немолчный хор, гудящий, перекрывая глас текста.

Почему она болтает заодно с друзьями-балаболами? Потому что знание, оглашаемое с кафедры, и так у всех уже есть. Без упущений. Под рукой. В сети, в Википедии, доступное где угодно. Разжеванное, удостоверенное, проиллюстрированное, выверенное не хуже, чем в лучшей энциклопедии. Никому больше не нужны глашатаи былых времен, исключая тех – редких, на вес золота, – которые говорят что-то новое.

Эра знания кончилась.

Спрос и предложение