Девочка с самокатом

Он бесшумно растворяется в подступающей темноте, а через пару секунд Эмбер слышит, как хлопает дверь машины и заводится двигатель. Он урчит гулко и ровно, одно удовольствие, этот звук успокаивает и вселяет уверенность. Эмбер вслушивается в него всю дорогу. Эмбер вслушивается в него, пока они выезжают с гостиничного двора, пока проезжают одну за другой пустынные улицы, пока многоэтажные дома, в которых то тут, то там горят огоньки слабого света, сменяются приземистыми зданиями складов, окна у которых либо заколочены, либо выбиты напрочь.

Что скрывать, ей становится немного не по себе.

Кристофер не сделает ей ничего плохого, это понятно, а Калани ни на что плохое не способен по умолчанию, но остаётся ещё окружающий мир. Сумерки, медленно, но верно наливающиеся фиолетовым цветом, пустые проезды, из которых наверняка может выглянуть кто-то опасный, живые мертвецы, запертые внутри громадного стадиона, – а что, если вырвались?

Эмбер не хочет даже думать об этом.

Ей хочется закрыть глаза, но она не уверена, что сможет сдержаться и не открывать их, пока они не приедут. В детстве, во всяком случае, у неё ни разу не получалось. Каждый раз это казалось так просто: закрыть глаза и не думать о том, что под кроватью, может быть, прячутся монстры, а просто ждать, пока не уснёшь. И каждый раз ничего не получалось. Казалось бы, зачем бояться каких-то монстров, если в мире полным-полно настоящих живых мертвецов, но подкроватные чудовища пугали так сильно, что она полночи таращилась в темноту, дожидаясь то ли утра, то ли спасения.

Вместо утра и спасения обычно приходила пьяная мать, но даже её присутствие прибавляло уверенности.

Вот и сейчас. Темнота подступает, и Эмбер таращится в эту темноту, не в силах прикрыть глаза, а за ощущение безопасности можно благодарить только ровный шум двигателя. Он обрывается, когда, по её ощущениям, проходит примерно сорок минут.

– Кристофер говорит, мы приехали, – поясняет Калани, протягивая руки, чтобы принять у неё кресло.

Эмбер спрыгивает. Здесь так тихо, что звук удара тяжёлых подошв о плотную землю получается почти оглушительным. Она принимается разминать затёкшие ноги и поднимает глаза только тогда, когда Кристофер машет рукой.

– Нам туда.

Он указывает на замершее в отдалении здание. Низкое, грязное, когда-то бывшее белым. Теперь его стены расписаны причудливыми мрачными граффити и полускрыты разросшимися кустами. Коляска Кристофера проворно катится по асфальтовой дорожке прямо к широким, покосившимся в петлях дверям.

Эмбер украдкой косится на Калани – наверняка пытается понять, во что он ввязался, но тот ловит её взгляд и отвечает короткой улыбкой. Спокойной, уверенной. «Самый милый парень на свете», – вспоминает она Лилит. Ни за что не будет заставлять тебя нервничать. И своей нервозности тоже никогда не покажет. Хотя, может быть, он её и не чувствует.

То, что Калани тоже не по себе, становится ясно, когда они, миновав несколько тёмных коридоров с мерцающими лампочками красного цвета, выходят в большой зал, где их, как выясняется, ждут.

– Антонио привёз их сюда и уехал, – говорит высокий и болезненно тощий мужчина с седой щетиной, выступающей на впалых щеках. На нём перчатки и брезентовый фартук. – Сколько можно? Мы уже собирались сжечь их без вас.

Говоря «их», он кивает куда-то в сторону, и Эмбер замечает две металлических тележки, на которых покоятся деревянные ящики в человеческий рост, тоже два. Люк и Джулиан, понимает она. Крематорий.

– Раньше, – подаёт голос Кристофер, и Эмбер вздрагивает от неожиданности, – всё происходило автоматически. Нужно было только кнопки на пульте нажимать. А теперь приходится всё делать вручную.

Тощий мужчина кивает.

– Самая жуть, если кто вывалится. Поднимать и снова укладывать… Хорошо, что ты приехал с помощниками, Чарли пьёт уже вторую неделю. Ему кружку доверить нельзя, не то что покойника.

Мороз пробирает Эмбер до костей. Она изучает собственные ботинки, потом переводит взгляд на Калани – теперь уже не улыбающегося, а решительного, хмурого, с короткой морщинкой между бровей, и на Кристофера. В зале довольно темно, так что поручиться она не может, но ей кажется, будто Кристофер выглядит немного… зеленоватым.

«Если бы нас здесь не было, – думает Эмбер, – то помогать пришлось бы Лилит».

Непонятно, почему поехать в крематорий сегодня выпало именно Кристоферу и Лилит, а не кому-то из крепких мужчин, которых достаточно осталось в гостинице. Наверное, там свои принципы или, может быть, какая-нибудь своя очередь, а то и жребий, как у них перед гонками – кто вытянет, тому и не повезло. И сегодня не повезло бы Лилит.

Эмбер представляет это даже ярче, чем надо бы. Она представляет, как Лилит – королева Лилит! – в своих замшевых брюках и потёртых кожаных перчатках поднимала бы деревянные ящики. Раз-два-три, вместе подняли, закинули на плечо, чтобы было не так тяжело, теперь вверх, на каменный язык, ведущий к печи, подтолкнуть, ещё подтолкнуть, отскочить – и смотреть, как сгорает.