Дома он вспомнил, что с утра не ел, и взялся за примус. Эта проклятая машинка всегда раздражала его, а сегодня особенно; он тыкал иглой, ища отверстие ниппеля, и не попадал, вышел из терпения и выпил натощак стакан водки; потом снова стал целиться на ниппель. Ничего не получилось. Тогда Эрле достал хлеб, соль и масло и сел за стол. В бутылке еще оставалось стакана два водки, и он ее докончил, а съел всего кусочек хлеба с маслом, густо посыпав солью.
В дверь постучали.
— Кого еще черт принес,— пробурчал Эрле, вставая, но, вспомнив, что дверь не заперта, крикнул:— Входите! Открыто!
Неловко улыбаясь, вошла... Капитолина.
Эрле привстал, тараща на нее глаза, и вдруг почувствовал,
что ненавидит ее, как никогда никого не ненавидел за всю свою жизнь.
—Гадюка! Змея!—исступленно крикнул он, встав во весь рост и сжав кулаки.
Капитолина в испуге шарахнулась к стене.
— Зачем приползла, змеища?
Капитолина дрожащими руками вытащила из-за пазухи сверток и протянула Эрле.
— Это... ваше...
Эрле ничего не заметил. Он видел только ее ненавистное лицо, плюнул и грубо выругался.
Капитолина сделала два шага вперед и положила сверток на стол, но Эрле все еще видел только ее лицо и задыхался от бешенства.
— Р-раздавлю!—рявкнул он и, схватив стакан, шваркнул его об стенку. Капитолина исчезла. Эрле плюхнулся на табуретку и уронил голову на стол.
Пришел он на работу молчаливее, чем обычно, и Елена Васильевна сразу же отметила, что начальник чем-то расстроен.
— Немного болит голова,— объяснил он.
В контору вошла Ксения. Елена Васильевна спросила ее, какие женихи ей снились на новом месте.
— Совсем не снились, потому что я не спала.
И Ксения рассказала, что случилось ночью.
—Кто же это такая?— спросила Елена Васильевна.
— Да я не знаю даже, как ее звать. Учительница из Харгункин. Я ее вчера подвезла, а она и заприметила, где я живу. Не позвать ли ей врача?
—- А что с ней?— спросил Эрле, ужасно боясь, что у Капитолины какая-нибудь рана.
Оказалось, у нее озноб, жар и испарина. Камень спал с души Эрле, и он повеселел.
— Да это, наверное, малярия. Дайте ей хины, и дело с концом,— сказал Эрле.— У меня, помнится, где-то дома есть! Подождите!
Дома у Эрле все еще был ералаш, и он шарил довольно долго, пока нашел хину в коробке с цветочными семенами. Укладывая семена обратно, он обратил внимание на синий сверток, лежащий на столе.
Это был его бумажник. Эрле задумался, как он мог здесь оказаться. Если бы он положил здесь бумажник сам, то чего ради ему понадобилось завертывать его в бумагу? Он повертел эту бумагу и установил, что это обложка тетради ученика харгункиновской школы Мучкаева...
Ксения объявила, что как только напоит хиной свою гостью, пойдет в рощу отсыпаться, а Елена Васильевна собралась на парники. Эрле посидел еще часок в конторе в глубокой задумчивости и, сказав два раза кому-то в пространство «нехорошо», пошел во флигель.
На крылечке сидела Паша с букварем.
— Ты одна дома?—спросил Эрле, проходя в коридор. Паша кивнула.
Эрле зашел в комнату Ксении и приблизился к кровати.
— Здравствуйте, Капитолина Семеновна. Как вы себя чувствуете?
Она вздрогнула. Удивленно и чуть виновато глядя, ответила:
— Теперь мне лучше.
Эрле несколько секунд разглядывал носки своих сапог.
— Я пришел извиниться перед вами, Капитолина Семеновна. Вероятно, вчера я был непозволительно груб... И... это вы мне доставили бумажник?
— Да,— чуть слышно ответила она.
— Я вам очень благодарен. Не могу ли я быть вам полезен? Она покачала головой.
—Когда вы думаете ехать домой? У вас еще много дел в Булг-Айсте?
— Я уехала бы сегодня, если бы были лошади.
— Ну сегодня после малярийного приступа вряд ли. Хорошо, если вы сможете встать к концу дня, а завтра... Я мог бы вам предоставить подводу прямо до места. Если сможете, сегодня или завтра утром зайдите в контору, чтобы окончательно договориться.
— Спасибо.
— Поправляйтесь же. И еще раз прошу извинить меня.
Капитолина ушла от Ксении к вечеру, поблагодарив ее несколько раз за приют и извинившись за причиненное беспокойство. Вид у нее был такой свежий, словно она не болела.
В шесть часов вечера Елена Васильевна встретилась с Капитолиной около конторы. В восемь часов вечера Василий Захарович видел ее с Эрле на дороге в село.
На другое утро Эрле приказал конюху к десяти утра подать к конторе пролетку.
В одиннадцать утра он велел распрягать лошадь.
Погода становилась с каждым днем лучше, и Ксения то бродила по роще, где буйно распускалась листва, то изучала тропки и дороги в ставке и в селе. Но насладиться отдыхом в полной мере ей не удалось: куда бы она ни шла, навстречу обязательно попадался Кулаков. Он три дня слонялся без дела в ожидании автобуса, чтобы ехать в центр. Встречи эти были бы безразличны Ксении, если бы Кулаков не задерживал ее и не пускался в разговоры...
— Как мне нравится ваше платье! И разрешите, между прочим, снять пушинку... О чем задумались?
— О саранче.
— Не может быть!— с лукавой улыбкой восклицал он.— А я вот о сердечном... А как у вас, между прочим...— он указывал на грудь,— занято?