Девочка-Царцаха

Выяснив, что Михаил Иванович везет в Сонринг мякину и собирается там ночевать, Нимгир поскакал в Булг-Айсту. На обратном пути он нашел на дороге бутылку из-под водки. Это была совсем целая и чистая бутылка. Бросить ее мог только урус. Калмык никогда не бросит вещь, которая может пригодиться в его несложном хозяйстве. Бросить бутылку мог только тот урус, который поехал в Сонринг с мякиной.

Когда Нимгир пришел к Клавдии, в комнате довольно сильно пахло водкой. Михаил Иванович, багрово-красный, с блестящими глазами, сидел за столом и пил чай. После чая они сидели еще часа два, и Михаил Иванович рассказывал Клавдии Сергеевне, как его обидела жена и как он приехал в Булг-Айсту к своему

старому дяде. Клавдия Сергеевна слушала внимательно и участливо покачивала головой.

Обидно, знаете ли, мне было очень,— говорил Михаил Иванович,— я ведь не какой-нибудь никудышный человек, а с некоторым образованием, так сказать. И грамотен я хорошо, и по слесарной части кумекаю, и плотничать могу, и в сельском хозяйстве понятие имею, и с порядочными людьми всегда дело имел и даже с самим товарищем Кировым был в приятельских отношениях.

Нимгир, слушавший Михаила Ивановича не особенно внимательно, насторожился.

— Как? Ты видал Кирова? Когда?

Не только видал, но и работал с ним вместе,— и Михаил Иванович с увлечением рассказал историю с пятью миллионами.

Нимгир слушал его, затаив дыхание, но когда Михаил Иванович дошел до поисков утонувшего чемодана, опустил брови.

Какой год это был?—спросил он, когда Михаил Иванович закончил рассказ.

— Двадцатый, двадцатый год, в марте месяце. Ты, наверное, еще совсем мальчишкой был, когда мы кровь за советскую власть проливали...

— Да... Я маленький был,— сказал Нимгир,—Но голова у меня тогда тоже немножко работал...

Когда Михаил Ивановичу устроили в классе постель, Нимгир, проводив его, еще раз зашел к Клавдии Сергеевне.

— Я хотел тебе два слова спрашивать. Этот человек сегодня правду говорил про чемодан?

— Правду,—Клавдия Сергеевна улыбнулась,—Когда я на курсах была, нам про это рассказывали. Только подробности я не помню. Шесть лет назад ведь это случилось. Может быть, Михаил Иванович что-нибудь и напутал, да к тому же и выпил немного, а раз так, мог что-нибудь и прибавить. А что?

Она стояла перед Нимгиром с распущенными волосами и с гребенкой в руках, и Нимгиру казалось, что от нее идет такой ослепительный свет, что он опустил глаза. И от волос Клавдии Сергеевны шел такой тонкий запах... Нимгир никогда не думал, что волосы могут пахнуть, как трава...

— Пускай это все был,— сказал он наконец, глядя в сторону.— Только это... как он говорил, в вода боялся ходить Киров, я никак не хочу думать... На самолете сердце не дрожал, а на земля дрожал. Киров, когда его друг на земля упал, назад в своем самолете пришел, на степь садился, друга выручал... Разве может такой человек говорить, что у него сердце дрожал, а потому пускай другой мужчина в вода лезет? Может быть, этот Мхал-Ванч ему помогал... А чтоб один он на дно слезал, а другой рядом стоял и только сердцем дрожал, это быть не может... И зачем Мхал-Ванч так много про себя всякий жалостный слово сказал?— Нимгир пошел и на пороге обернулся.

Клавдия Сергеевна так и стояла с распущенными волосами и с гребенкой в руке: слова Нимгира заставили ее задуматься.

Нимгиру казалось, что от нее струится ослепительный свет, и опять он опустил глаза.

— Спокойно спи, багша,— сказал он и закрыл дверь.

«Какой-то странный стал за последнее время Нимгир,— вскользь подумала Клавдия Сергеевна.— Почти никогда не смотрит в глаза».

Наскоро причесавшись, она хотела потушить лампу, но взгляд ее упал на письмо Ксении, которое привез Нимгир. Она прочла! его еще раз.

«Клавдия Сергеевна!

Все, что вы сделали, делаете и собираетесь сделать, не хорошо, а замечательно! Хотя я и буду торопиться, обязательно остановлюсь у вас на целый час, чтобы подкормить лошадь, и все проверю.

Первая партия мякины отправлена вам сегодня. Нимгир сообщил, что встретил подводу по дороге в Булг-Айсту.

Времени у меня почти нет, потому не могу писать много, но все же напишу вам то, о чем ни за что не скажу при. свидании. Я смертельно боюсь, или, вернее, стыжусь нежностей, хотя и понимаю, что иногда они нужны... Видите, как я храбра на расстоянии и выдаю вам себя с головой... Дело в том, что, прочитав ваше письмо, я почувствовала, что вы для меня дорогая.