Девочка⁰

Но вот теперь и я попал в эту ловушку. Пускай Рома выглядел и не таким взрослым, как Гордей, ему было пятнадцать, а мне тринадцать, и это казалось непреодолимой пропастью. По собственному брату я знал, какое пустое место, какое ничто представляют собой девочки-младшеклассницы в глазах таких больших и сильных парней, и не питал особых иллюзий насчет себя и Ромы: если шансы Василисы в данном случае стремились к нулю, то шансы Васи и вовсе уходили в минус.

Когда я вспоминал, за кого меня все считают, меня начинали мучить переживания, что я сильно зациклился на мальчике, а это неправильно. Если я изображаю из себя парня, то мне нельзя влюбляться в парней, иначе все решат, что я голубой, хотя дело совсем не в этом. Это из-за Лисы, она лезет из меня наружу со своими девчачьими глупостями, но я должен ее игнорировать: Лисы больше нет. Она есть только в школе, она часть кабинетного антуража, как парта или меловая доска, но не более того. За пределами класса Лисы нет и никогда не будет.

Но как это свойственно человеку – мы цепляемся за любую, даже самую эфемерную надежду. И когда Рома поинтересовался у меня, как мы с Гордеем устраиваем подставы на дорогах, а затем, выслушав, предложил: «Хочешь тоже так сделаем, но разделим пополам?» (пополам, а не 30 %!), то я, конечно, тут же понадеялся, что Рома в меня влюблен. Может, он пока сам не понял, что влюблен, но чувствует эту нашу особую связь, и когда я ему скажу, что я девочка, то все обязательно получится!

Мы условились встретиться на скейт-площадке возле парковки большого торгового центра, и Рома был идеален в тот день – в красной клетчатой рубашке, в бордовой шапке, надвинутой на глаза, и с потертым скейтом под ногами. Словно герой, сошедший с экранов американских подростковых фильмов. Я помнил, что в первую нашу встречу он вовсе не показался мне таким, а уж история про его маму и джинсы Levi’s совсем меня от него оттолкнула, но теперь, после той песни, что-то переменилось.

Увидев меня издалека, он сказал: «Йоу» – и показал непонятный знак пальцами. Я не знал этого специального «языка крутых», поэтому просто кивнул ему. Вообще я уяснил такое правило: если не знаешь, как в обществе парней выглядеть на одной с ними волне, можно молчать и хмуриться – тогда покажешься загадочным, а не лохом.

Рома разогнался и поехал на доске в мою сторону – быстро и не останавливаясь. Я испугался, что он собьет меня, как кеглю в боулинге, но в последний момент он, скрипя подшипниками на маленьких колесиках, затормозил. Махнул головой, поправляя рыжую челку, и спросил:

– А ты катаешь?

Я отрицательно покачал головой. И нахмурился. Чтобы он понял, что не катаю не потому, что лох, а потому что просто… Не такой, как все, просто, вот!

– Хочешь, научу? – предложил он.

И тогда я перестал хмуриться. Радостно закивал.

Кататься по прямой – легко, я почти сразу встал и поехал. Рома даже сказал, что я молодец, что не у всех получается сразу удерживать равновесие, и принялся показывать, как делать разные трюки, но я запомнил только один – олли. Потому что у меня получилось его выполнить с третьего раза. Тогда Рома одобрительно похлопал меня по плечу и сказал:

– Супер, братан!

А я ответил:

– Спасибо, бро!

Сначала я испугался внезапно напавшей на меня развязной нахальности: может, это было странно, может, парни вроде нас обычно не говорят «бро»? Но Рома не заметил никакой ошибки, так что я успокоился: все в порядке.

Развеселившись, мы не захотели сразу бежать под колеса машин и решили сначала подняться на фудкорт торгового центра купить по мороженому. По дороге Рома говорил:

– Знаешь, ты кажешься гораздо умнее, чем другие парни твоего возраста.

– Правда?

Мне было приятно, что он так думает.

– Ага, – кивнул он. – Когда я был в седьмом классе, все мои одноклассники были тупицами. Девчонки еще ничего, даже умные в основном, а пацаны как из детского сада.

Я чуть было не ответил: «Мне кажется, девочки в принципе умнее мальчиков», но вовремя опомнился: нельзя так говорить! Если играешь за команду мальчиков, значит, надо за нее и топить, иначе все заподозрят неладное.

Чтобы отвести от себя любые гендерные подозрения, я сказал:

– Да брось, парни очень умные, смотри сколько ученых – и почти все мужчины.

– Это потому что раньше женщины не получали образование, – внезапно выдал Рома. В его тоне мне послышалась готовность спорить. – Это называется эффектом Матильды – вклад женщин в науку постоянно обесценивают. Даже сейчас, если будет какая-нибудь конференция, организаторы решат, что ученый-мужчина в качестве докладчика выглядит авторитетней, чем женщина, – так и будет, запомни мои слова, потом сам начнешь замечать!

Меня удивила эта жаркая речь – не знаю, что тронуло меня больше: само желание Ромы защитить вклад женщин в науку или тот факт, что он столько всего знает. И уж конечно, сама тема монолога была для меня неожиданной: казалось бы, где Рома со своими крадеными джинсами и где права женщин.

– Ты тоже очень умный… – только и смог выдохнуть я.