Девочка⁰

Я напряг каждый мускул, стараясь на слух определить приближение выбранной машины – от точности моих подсчетов зависело все: сначала я должен был хорошенько разогнаться, чтобы все действительно выглядело так, будто я налетел на машину на полной скорости. А после, перед самим броском, нужно было быстро затормозить и соскочить с доски.

Уф, даже в моем воображении это звучало сложно! Но делать было нечего.

Я как следует оттолкнулся от земли, и доска легко поддалась: видимо, пол парковки был выложен неровно, под углом. Ветер засвистел в ушах, и, пробиваясь через этот свист, до меня долетел тоненький крик:

– Вася!

Я машинально обернулся, недоумевая, кто это может быть, и увидел в нескольких метрах от себя Марину. Выражение ее лица очень быстро переменилось: от радости узнавания до испуга, граничащего с ужасом.

«Вот черт», – только и успел подумать я, прежде чем полетел вниз на асфальт от сильного удара о бампер.

Наверное, я потерял сознание.

Открыл глаза и увидел очень белый потолок. Повернул голову вправо – у стены стояла еще одна кровать. На стене был нарисован Львенок из мультика про Львенка и Черепаху. В воздухе висел специфичный больничный запах.

Я медленно сел, и боль волной ударила в голову. Машинально схватился за нее и почувствовал под пальцами бинты. Понемногу ко мне возвращались воспоминания: я лежу на асфальте, а над лицом у меня – желтый бампер. Я еще подумал: «Почему желтый?» – и, видимо, снова отключился.

Я ощупал себя, пытаясь понять, есть ли переломы. Кажется, повезло – отделался синяками. Спустил ноги с кровати, встал, но в глазах на несколько секунд потемнело.

Вышел в коридор – там на старом железном стуле сидела Марина. У нее были красные опухшие глаза, как от долгого плача.

– Привет, – неловко сказал я.

Она подняла на меня взгляд, а затем отвернулась. Всхлипнула.

Она, видимо, поняла, что я мошенник, что я трясу деньги с других людей, и теперь разочарована во мне… Уже хотел начать оправдываться, как Марина каким-то чужим голосом произнесла:

– Твоя мама в кабинете у врача, в конце коридора. – И добавила: – Живая.

Мне стало нехорошо. В глазах все неприятно поплыло, и я сел с ней рядом. Но после разговора с Ромой это уже было привычное, узнаваемое «нехорошо».

– Зачем ты это сделал? – снова всхлипнула Марина.

– Что? – Хотя понятно было «что». Я просто оттягивал время.

– Соврал, что ты мальчик, соврал про семью.

Я пожал плечами:

– Просто хотел, чтобы меня считали мальчиком.

– А про все остальное зачем?

Я опять пожал плечами. Потому что правда не знал.

– Ты хотел поиздеваться надо мной? – снова спросила Марина, и по ее голосу я понял, что она вот-вот заплачет.

– Нет! – поспешно заверил ее я.

Это была правда: я не хотел ничего такого. Меньше всего мне хотелось сделать кому-то плохо.

– Я просто не хотел быть собой, – почти шепотом произнес я.

Она удивленно подняла на меня глаза и так же шепотом спросила:

– Ты дурак?

– Наверное…

– Не подходи больше ко мне, – выпалила она и резко поднялась со стула.

Я смотрел, как она уходит, и мне было хуже некуда. Я довел девочку до слез, испортил ей впечатления от первой любви и, наверное, оставил тонну гадких воспоминаний до конца жизни. Мне хотелось избить самого себя. Что угодно лучше, чем это раздирающее понимание, что я подонок. Когда я был маленьким, мне рассказывали про плохих людей, которые жестоки с другими, а теперь я и сам оказывался таким человеком.

Мама ужасно на меня накричала, но не из-за Марины. Врач сказал, что у меня сотрясение и поэтому меня нельзя бить, толкать и трясти, но я видел, как маме хочется все это сделать.

Мы ехали из больницы на такси, и весь путь до дома мама не могла успокоиться.

– Что на тебе надето?! – кричала она. – И ты так по городу разгуливаешь, как чучело огородное?! И люди на тебя смотрят! У тебя что, вещей нормальных нет?! Ходишь как беспризорница! В больнице были уверены, что ты мальчик! Кое-как врачу доказала, что это твое свидетельство о рождении!

И все это на глазах у таксиста, в машине чужого человека. Водитель кавказской наружности осуждающе смотрел на меня через зеркало заднего вида, покачивал головой и поддакивал маме:

– Вы все правильно говорите! Вы молодец! Хорошая мама! Сейчас время такое, подобные штучки надо сразу… Это самое… Пресекать! У меня три дочери, да если б кто-то из них так вырядился, я бы ей сказал: «Эй, ты девушка или кто, ты либо покажи свои яйца, либо переоденься в нормальную одежду!» Ай-яй-яй, Бог все видит! Правильно же я говорю, да? Прав я или нет?

Мама говорила, что, конечно, он прав.

Мне хотелось спросить: «Ну при чем тут одежда, мама? Я девочку обидел, при чем тут одежда? Ты меня совсем не за то ругаешь…» И все же становилось немного легче. Выслушивая мамины крики, я словно искупал часть своей вины перед Мариной.