Девочки Гарсиа

– Ах, милый! Помнишь, я показывала тебе тот чемодан на колесиках, чтобы не таскать тяжелые сумки в путешествии? Кто-то украл мою идею и заработал миллион! – Она трясла газетой перед его лицом. – Видишь, видишь! Этот человек был не bobo[59]! Он не положил все яйца в долгий ящик. Я говорила, что рано или поздно мой корабль проплывет мимо меня посреди ночи! – Она грозила мужу и дочерям пальцем, не переставая смеяться жутким смехом, которым смеются сумасшедшие в кинолентах.

Четыре девочки, собравшиеся в ее комнате, смотрели на мать и друг на друга. Возможно, все они думали об одном: не будет ли странно и грустно, если мами и вправду загремит в Бельвю?

– ¡Ya, ya! – Она наконец замахала на дочерей, выпроваживая их вон из комнаты. – Поздно пить пролитое молоко, это точно.

Колесики чемодана погасили изобретательский пыл Лауры. Блестящая идея пришла ей, но вся слава и деньги достались какому-то плагиатору. Бессмысленно тягаться с американцами: у них всегда будет фора. Как-никак это их страна. Лучше держаться ближе к дому. Она огляделась вокруг – ее дочери пригнулись – и нашла простор для деятельности у мужа на работе. Несколько раз в неделю, по-деловому одетая в белый халат с бейджиком, приколотым к лацкану, прихватив пакет, полный чистящих средств и тряпок, она отправлялась с ним на его машине в Бронкс. По дороге она наводила порядок в бардачке или снимала почтовые наклейки с журналов для приемной, потому что прочитала где-то, что посредством этих наклеек с адресом наркозависимые пациенты узнают, где живут врачи, и грабят их дома в поисках шприцев. Вечерами она вела учет, заполняя столбцы полученной за день прибылью. Было бы время заниматься всякими глупостями!

С тех пор она только один раз взялась за карандаш и блокнот. Одной из дочерей требовалась помощь. В девятом классе учительница английского языка сестра Мария Джозеф выбрала Йойо для выступления с речью по случаю Дня учителя на школьном собрании. В Доминиканской Республике Йойо училась ужасно. Никто не мог усадить ее за книги. Но в Нью-Йорке ей нужно было найти себе какую-то отдушину, и, поскольку местные жители были неприветливы, а страна негостеприимна, она сосредоточилась на языке. В средней школе монахини на уроках английского зачитывали ее рассказы и сочинения вслух.

Однако перспектива произнести подхалимскую речь в честь учительниц тормозила работу ее воображения. Сначала она не хотела, а потом и попросту не смогла написать эту речь. Ее отец утверждал, что она должна относиться к заданию как к «великой чести». Но она была в ужасе. У нее все еще был легкий акцент, и ей не нравилось выступать на публике, подвергая себя насмешкам одноклассников. Кроме того, не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: произнеся панегирик целой обители полоумных, старых, дородных монахинь, она не добьется расположения сверстников.

Она не могла придумать, как ей отвертеться. Вечер за вечером она сидела за своим столом, надеясь состряпать какой-нибудь короткий, ни к чему не обязывающий текст, но не могла написать ни слова.

В выходные перед собранием, назначенным на утро понедельника, Йойо ударилась в панику. Завтра ее матери придется позвонить и сказать, что Йойо в больнице, в коме. Лаура попыталась ее успокоить.

– Просто помни, что мистер Линкольн не мог придумать, что сказать в Геттисберге, а потом – р-р-раз! «Минуло восемьдесят семь лет…» – начала декламировать она. – Все получится, главное расслабься. Вот увидишь. Как говорят американцы, необходимость – дочь изобретательности. Я тебе помогу.

В те выходные мать направила всю свою энергию на то, чтобы помочь Йойо написать речь.

– Пожалуйста, мами, просто оставь меня в покое, пожалуйста, – умоляла Йойо.

Но, не успев избавиться от гусыни, ей пришлось сражаться с гусаком. Отец беспрестанно просовывал голову в дверь, чтобы убедиться, что Йойо «выполнила свои обязанности», – эту фразу он употреблял, когда девочки были помладше, чтобы выяснить, сходили ли они в туалет перед поездкой на машине. В те выходные он несколько раз декламировал за ужином собственную школьную выпускную речь. Он давал Йойо подсказки насчет манеры подачи, ссылался на великих ораторов и их приемы. (Его фаворитами были скромность, похвалы и красноречивые паузы.)

Лаура сидела за столом напротив него и, казалось, была единственной, кто его слушал. Йойо и ее сестры почти забыли испанский, а формальные, цветистые выражения отца были трудны для понимания. Но Лаура нежно улыбалась про себя и вертела вращающийся поднос для закусок в центре стола, как если бы он был генератором ее внимания.