Девочки Гарсиа

Постепенно мои глаза привыкли к сумраку комнаты, и я различила пластиковые статуэтки и изображения святых, громоздившиеся наверху комода. В старой банке из-под майонеза с прорезью в крышке медно поблескивало несколько монет. Под потоком воздуха от вентилятора пламя свечи качнулось и замерцало. Две из трех кроватей были заняты. На одной койке крепко спала старая кухарка Чуча, толстое черное лицо которой выглядело довольным от переменного прохладного ветерка. На другой, склонив голову, сидела одетая в комбинацию Нивея, бормотавшая над четками так, словно ворчала на висящие между ее колен бусины.

Когда дверь с щелчком захлопнулась, Чуча открыла, а потом закрыла один глаз. Я понадеялась, что она снова уснула, потому что она любила поворчать. По правде сказать, старая кухарка стала такой неуживчивой, что мами решила выделить ей отдельную комнату.

– Ты же знаешь, твоей матери не нравится, когда ты сюда заходишь, – взялась за меня Чуча.

Я посмотрела на Глэдис в надежде, что она меня защитит.

– Ничего страшного, – весело сказала Глэдис, подвела меня к своей койке и похлопала по месту рядом с собой. – Сегодня донья Лаура не станет возражать, ведь только что приехал дон Карлос.

– Еще скажи, что курица не клюется, когда кукарекает петух, – с едким сарказмом заметила Чуча и, испустив тяжелый вздох, отвернулась лицом к стене. Вентилятор мягко щекотал ее розовые пятки. – Я меняла донье Лауре подгузники, когда тебя на свете не было! – запальчиво произнесла она. – Мне ли не знать, как кусает собака, как жалит пчела!

Глэдис покосилась на меня и закатила глаза, как бы говоря: «Не обращай внимания на кухарку». Потом она примирительно произнесла:

– Вы и вправду проработали здесь очень долго.

– Тридцать два года, – Чуча издала сухой смешок.

– Интересно, где через тридцать два года буду я, – задумалась Глэдис. Ее глаза подернулись поволокой, и она улыбнулась. – В Нью-Йорке, – мечтательно сказала она и затянула припев из популярной нью-йоркской меренге[110], которую день и ночь крутили по радио.

– Размечталась, – сказала Чуча и разразилась смехом. Жир под ее униформой затрясся, тело раскачивалось взад и вперед. – Ты витаешь в облаках, девочка. Смотри, как бы тебя не поразила молния!

Глэдис потянулась к старухе и нежно погладила ее ноги. Ее, казалось, нисколько не задели ни насмешки Чучи, ни ее брюзжание.

– Каждую ночь я молюсь, – сказала она, кивнув на импровизированный алтарь. Однажды Глэдис объяснила мне, что у каждого святого на ее комоде своя специализация. Святая Клара помогает со зрением. Святой Мартин – это джекпот, он помогает с деньгами. Богородица помогает во всем. Сейчас Глэдис достала открытку, которую несколькими днями ранее выбросила моя мать. На ней была фотография облаченной в мантию женщины с остроконечной звездой вместо нимба и факелом в поднятой руке. Позади нее сиял рождественскими огнями сказочный город. – Это могущественная американская Пресвятая Дева. – Глэдис протянула открытку. – Она поможет мне попасть в Нью-Йорк, вот увидите.

– Кстати, про Нью-Йорк, – заговорила Нивея, поспешно перекрестилась и поцеловала распятие на своих четках.

Наша новая прачка, Нивея, была «черная-черная»: моя мать всегда повторяла это дважды, чтобы затемнить цвет до его полной, соответствующей интенсивности. Ее прозвали Нивеей в честь американского крема для лица, которым ее мать мазала ее в надежде, что молочно-белые притирки осветлят черную кожу дочери. Белки глаз, которые она остановила на мне, были единственным местом, на котором магия крема, похоже, сработала как надо.

– Покажи, что тебе привез отец. – Не дав мне ответить, Нивея продолжала: – Счастливица, счастливица. Этим девочкам так повезло. Какой у них отец! Ни разу не было, чтобы он вернулся из поездки, не привезя им каких-нибудь сокровищ. – Она перечислила для Глэдис, работавшей у нас всего месяц, все сокровища, которые привозил своим девочкам el doctor. – Помнишь танцующих куколок, которых он подарил вам в прошлый раз?

Я кивнула. Чего не следовало делать ни при каких обстоятельствах, так это поправлять Нивею, иначе она назвала бы меня маленькой мисс всезнайкой. Однако с танцующими куколками папи вернулся из позапрошлой поездки. Из самой последней поездки он привез туфли на шнурках, полезные для наших ног, – это был очень плохой подарок, но так вышло, потому что за выбор сюрприза отвечала моя мать. Перед отъездом отец всегда спрашивал: «Мами, что нужно девочкам?» Иногда, как в этот раз, мами отвечала: «Ничего. Они полностью готовы к школе». И тогда – о, тогда! – сюрпризы всегда были чудесными, потому что, как папи объяснял мами: «Я не имел ни малейшего понятия, что им купить. Так что зашел в “Шварц”, и продавщица предложила…» Из оберток появлялись три предложенные танцующие куклы, три предложенные пары роликовых коньков или, как сейчас, три чудесных сюрприза!

Глэдис забрала открытку назад и улыбнулась ей.

– Что тебе привез отец? – спросила она.