Девочки-лунатики

— Варвара, ты проверь, деньги-то на месте? — посоветовал бдительный Антон Степаныч. Баба Варя ринулась к серванту и торопливо заглянула внутрь.

— Вроде на месте, — неуверенно произнесла она. — И колечко лежит. Не взяла, кажись.

— Уйдите с дороги, — приказала Олеся.

Душа глухо ныла от смертельной злости и тоски, сдобренных изрядной долей отчаяния. Олеся понимала, что сейчас за ней закроется не просто дверь съемной квартиры, а скорее, целая веха ее мытарств, и что будет дальше — одному Богу известно. Ей показалось, что она заряжена такой яростью, что без труда раскидала бы всех, стоящих на пути, словно мчащийся на всех парах локомотив. Пусть бы только попробовали ее остановить!

Они не попробовали, неохотно расступились и с жадным интересом смотрели, как она выволакивает свои вещи из тамбура, а потом, словно дрова, закидывает их в открытый зев лифта. И только когда двери закрылись, отсекая Олесю от любопытствующей толпы, она позволила себе не держать лицо и разрыдалась.

— Сволочи, сволочи! — лепетала она, размазывая слезы по щекам. — Какие же вы все сволочи!

Деваться было некуда, и Олеся, вызвав такси, долго топталась на месте вокруг своих сумок, ежилась от холода, мучительно соображая, куда поехать. Во дворе гуляла детвора, весело припрыгивая вокруг скособоченной новогодней елки, а мамаши важно прохаживались рядом, поглядывая на Олесю не без интереса, узнавали, наверное. Вот только за автографом никто не подошел, но это и к лучшему. Не настроена она сейчас была на всеобщее внимание.

Она сделала вид, что не замечает этих перекрещенных, словно клинки, взглядов, и с деланным безразличием уставилась на мальчика в синем комбинезончике, который стремглав побежал к вышедшему из соседнего подъезда Деду Морозу. Задрав голову, мальчик что-то восторженно закричал и потянулся рукой к красному мешку. Ряженый погрозил ему варежкой, сунул руку в мешок и, выудив оттуда шоколадку, отдал ее ребенку. Опрометчивое действие имело неожиданные последствия. Дети со всего двора бросились к Деду Морозу и стали скакать вокруг, требую подарки. Олеся раздраженно отвернулась.

«У всех праздник, — мрачно подумала она. — Кроме меня».

Ехать тоже было некуда. В Москве никто не ждал. Телефон молчал, хотя она сама виновата, сменила сим-карту, и даже родителей в известность не поставила. Оно и к лучшему, хотя мать наверняка обрывает телефоны, не зная, куда делась непутевая дочь. Но броситься к родителям сейчас Олеся не могла, не зная, как они отреагируют. Даже думать об этом было зябко и неприятно. Представив перевернутое лицо матери и убитого новостями отца, Олеся вздрогнула. Господи, о чем она вообще думала, когда соглашалась на сладкие речи Пряникова?

Кто еще? Все контакты ограничивались тусовкой из порностудии, Каринкой и еще… Васей. Ну да, конечно, Васей! Простым, понятным, съехавшим из общаги в Митино, в крохотную халупку, где она никогда не была, но адрес- то вот он, вбит в память телефона! Как она сразу не подумала? Олеся вытащила мобильный, провела пальцем по сенсорному экрану, торопливо прижав палец к стеклу, как только в мельтешении имен появилось знакомое имя и, нажав на кнопку вызова, прижала трубку к уху.

— Алло?

— Васенька, привет.

— Привет… А кто это?

Не узнал или прикидывается? Олеся делано рассмеялась, чувствуя, что фальшивит, но по телефону, слава богу, это не так заметно.

— Господи, да я это. Ты что, по голосу не понял?

Возникла неловкая пауза, а затем Вася, словно нехотя произнес:

— А, это ты…

— Это я, — ответила Олеся. — Буквально только что прилетела, и вот, уже тебе звоню. Слушай, давай я прямо к тебе приеду. Я тут кое-какие подарки привезла, хочу тебе отдать на память о тайском вояже, ну и поболтаем. Васенька, я так соскучилась, ты бы знал…

— Олесь, — вклинился Вася. — Олеся, ты это…

— Что?

Вася помолчал, а потом холодно произнес:

— Ты мне, пожалуйста, не звони больше, ладно?

Олеся застыла, едва не выронив телефон, а потом, с неожиданной злостью спросила:

— Это потому, что я в порно снималась, да?

— Да какая разница, где ты снималась? — устало сказал Вася, но она не желала его слушать и закричала в трубку:

— Значит, пока ты думал, что я — продавщица шмотья, тебя все устраивало, да? Ко мне домой ходил, хлеб мой жрал и не брезговал, между прочим. А сейчас, когда на меня все, словно собаки набросились, отвернулся? Так, да?

— Мне по фигу, где ты снималась, — резко ответил он, прерывая ее крик, на который уже оборачивались. — Хоть в блокбастере, хоть в порнухе. А за хлеб твой я отработал. И вообще… Для меня важно другое: порядочный человек, или сука. Ты меня еще тогда перед Черским подставила. Я был вынужден оправдываться потом. А когда прошла кастинг, ты меня стряхнула с плеча, как дохлого мотылька, потому что Вася — лох, Вася — отстой. К Васе можно только с бедами идти. Когда тебе было хорошо, ты о Васе не вспоминала.

— Что ты ерунду говоришь? Я всегда была твоим другом, всегда поддерживала. И сейчас тебе первому позвонила! Боже, какая я дура! Перла тебе эти подарки… Старалась…

— Да? — издевательски рассмеялся он. — И что же ты такое мне привезла?