Девочки с острыми шипами

Так с детства учили доверчивых Ев,
И образ их мыслей
Был тих и удобен.

И женщины верили в то, что должны
Тянуться за мужем все выше и выше,
Хотя презирали Адама сыны
Труды их, как писк заигравшейся мыши.

Но время бежало, прошли те века,
Когда восхваляли мужчин и за малость.
Решили отнять они то, что пока
У женщин из прав и заслуг оставалось.

Но к шее уже не пристало клеймо.
Украсит, сказали мужчины, оно
Тогда дочерей наших милых.

Прекрасной, покорной жены образец
Из девочки вылепит мудрый отец
Путем наставленья и силы.

И милые девочки в школу пошли —
Учиться прилежно отцовским заветам.
Но там лишь уроки обмана вели
И было невежество главным предметом.

Когда же враньем заменился и счет,
Они приспособились, белые бантики —
И сделали колышков несколько сот,
И сами освоили свод математики.

А потом заточили колышки
Эти милые нежные золушки
И забили отцов молотками.
И спустили их с лестниц пинками.
И сожгли их в постелях во сне —
Только тени прошли по стене.

Что дальше? Заполнили школы они
И ложным идеям конец положили.
И провозгласили свободные дни,
И сами мальчишек уму научили.

Не лгал никому острых колышков счет:
В наборе любая из палочек – равная.
Споткнулся игры предначертанный ход,
И сделалась хищником жертва бесправная.

Я перечитываю последнюю строку, слова застывают на губах, словно ругательства, в животе будто вспыхивает огонь. Я никогда не читала ничего, настолько наполненного гневом и ненавистью. Я испытываю возмущение, воодушевление, вдохновение.

Леннон Роуз читала это? Она прочитала это как раз перед днем открытых дверей? Я снова вспоминаю, как она выходила из комнаты, отводя взгляд. Была ли она испугана? Или, может, разгневана – как девочки в этом стихотворении?

Я перечитываю его снова, вдумываясь в каждое слово. У меня все сильнее перехватывает дыхание, когда я читаю о том, как маленьких девочек подчинили. Мое сердце колотится, когда я читаю, как они боролись. Здесь столько насилия – я никогда раньше не читала ничего подобного. Эти девочки что-то изменили. Они вырвались на свободу. Они захватили власть.

Пролистывая книгу, я замечаю, что кое-где страницы выдраны, и от некоторых стихотворений остались лишь оборванные края. Сердце бешено колотится, руки дрожат.

Кто-то стучит в дверь, и я тут же испуганно вскакиваю. Я слышу, как дверь открывается, и понимаю, что стучали не в эту комнату, а в ту, которая дальше по коридору. Смотритель говорит одной из девушек, что принес ее витамины. Мне не следует находиться в комнате Леннон Роуз, нельзя, чтобы меня застали здесь. Я быстро прячу сборник стихов обратно под матрас, жалея, что не могу забрать его с собой, потому что боюсь, что меня поймают с ним. Я хочу когда-нибудь перечитать это снова.

Не знаю, у чьей двери смотритель, я не обратила на это внимания. Я прислушиваюсь, надеясь, что он еще не стучался в мою дверь и не обнаружил моего исчезновения. Я слышу его шаги, сердце словно выпрыгивает из горла. Раздается стук, и на этот раз я понимаю, что он подошел к двери Аннализы.

Дверь открывается, и Аннализа отвечает:

– Все в порядке, Бозе, не надо меня укладывать.

Убедившись, что смотритель Бозе не в коридоре, я открываю дверь и быстро бросаюсь к своей комнате. Я успеваю забежать внутрь и закрыть за собой дверь, прежде чем смотритель направляется к комнате Марчеллы.

Переодевшись в пижаму и ожидая, когда он принесет мне порцию витаминов, я не перестаю думать об этих стихах. Никак не могу выкинуть их из головы. Мужчины, которые хотели контролировать женщин… но не смогли. И вместо этого решили контролировать девочек. Лгали им, желали их.