Девушка для Данте (ЛП)

— В случае покушения на убийство, да. Он одобрил этот план, согласно которому я должен увести вас из Кабреры.

Убийство.

Покушение.

Я ошеломлена.

Потому что всё произошло так быстро, что у меня не было времени осмыслить это. Винсент пытался убить Дмитрия. И Данте был рядом со своим отцом. И Нейт должен был быть в этом замешан. Вот почему я в последнее время видела Нейта и Винсента вместе. Вот она связь.

Вот, о чём говорил Нейт по телефону в тот день.

И всё это было о Дмитрии.

Это был вовсе не Данте. Данте был сопутствующим ущербом.

Данте был.

Я уже говорю о нём в прошедшем времени.

Я сглатываю.

— Данте мёртв? — шепчу я.

Охранник смотрит на меня через зеркало заднего вида, а потом обратно на дорогу.

— Я не знаю.

И затем я не могу больше говорить, потому что я плачу. Я стараюсь плакать тихо, чтобы снова не впасть в истерику. Я сворачиваюсь в клубок на сидении и рыдаю, пока мы не въезжаем в ангар аэропорта.

Телохранитель открывает дверь с моей стороны и отстёгивает мой ремень безопасности, затем помогает мне выбраться из машины.

— Я Даниэль, мисс. И я буду рядом с вами, пока не передам вас в руки вашего отца. Мы позвоним ему по дороге. Я не позволю, чтобы с вами что-либо случилось.

Я киваю, и мои глаза красные, а слезы щиплют их и всё ещё текут по моим щекам. Вы могли бы подумать, что у меня закончатся слезы, но это не так. Мои ноги, немея, идут сами собой, когда Даниэль провожает меня в самолет. Я прохожу мимо одинокой стюардессы, не говоря ни слова.

В обычной ситуации я была бы поражена шикарностью этого самолёта. Я была бы в восторге от роскоши, которая окружает меня здесь. Но прямо сейчас, в этот самый момент, меня это не волнует. Я сворачиваюсь на кожаном диванчике и снова плачу.

Даниэль накрывает меня пледом и садится напротив меня. Он смотрит в окно и позволяет мне выплакаться.

Я не могу думать ни о чём другом, кроме Данте.

Я вижу его лицо, его улыбку, его руки. Я слышу его голос. Я слышу его смех. Я вижу выражение его лица, когда он нависает надо мной в домике у бассейна. А потом я вижу выражение его лица прямо перед тем, как взорвалась «Даниэлла». Его глаза были наполнены нежностью, потому что он только что отыскал меня в толпе. Я никогда не забуду этот взгляд.

Наверное, это был последний раз, когда я его видела.

Я знаю это.

И последнее, что он сказал мне этим утром, было «Я люблю тебя».

Это заставляет меня разрыдаться с новой силой.

Этого не может быть.

И всё же это так.

Всё это время Данте пытался мне объяснить, насколько сложна его жизнь… Я не слушала его. Я расстраивалась и злилась. Но он был прав. Его жизнь была сложной.

И теперь всё закончилось.

ОБожеМой.

Я не собираюсь так думать. Я не собираюсь думать, что Данте мёртв, пока кто-то не скажет мне об этом прямо.

Но огонь. Там было так много огня.

И моё сердце знает, что никто не мог выжить после такого.

Перед глазами встаёт обломок из стеклопластика, который проплывал мимо меня в заливе, и я вспоминаю, какие рваные и обугленные у него были края. Но если такое случилось с этим куском, то, что тогда…

ОБОЖЕМОЙ.

Я не могу так думать.

Не могу.

Я зажмуриваюсь и пытаюсь не думать ни о чём. Но это сложно.

Невозможно.

И вот я мучаю себя образами взрыва, лица Данте, его улыбки и почти всего, что с ним связано, в течение всех четырёх с половиной часов полёта.

Самолёт садится в Международном Аэропорту Хитроу, и я рассеянно смотрю, как мы въезжаем в ангар. Так как это частный самолёт, мне удаётся обойти таможню и охрану, и я иду по туннелю в терминал.

И мой отец стоит здесь.

И я начинаю бежать.

Он хватает меня и прижимает к себе, и я плачу, уткнувшись в его рубашку.

— Папочка, — бормочу я.

Из-за спины я слышу Дэниэля.

— Теперь с вами всё будет в порядке, мисс, — говорит он мне. И он возвращается на самолёт.

Я отпускаю отца и хватаю Дэниэля за руку.

— Спасибо, — просто говорю ему я. А потом я обнимаю его. Он выглядит удивлённым, но затем его руки смыкаются вокруг меня, и он возвращает мне объятия.

— Я уверен, они свяжутся с вами так скоро, как только смогут, — торжественно заявляет Даниэль. — Они дадут вам знать, что произошло.

Я киваю и не спрашиваю, кто такие «они». Это не важно. Пока кто-то готов связаться со мной, это всё, что имеет значение.

Даниэль разворачивается и уходит, и я оборачиваюсь к моему отцу.

— Ты в порядке? — с беспокойством спрашивает он. И он так волнуется, что забывает использовать свой фальшивый британский акцент.

Я качаю головой и снова начинаю плакать, и мой отец не знает, что делать. Потому что я должна была быть мальчиком, а он понятия не имеет, что делать с плачущей девушкой. Он неловко похлопывает меня по спине.

— Я хочу домой, — скулю я. — Я могу вернуться домой?

— В Канзас? — тихо спрашивает он.

Я киваю.

— В Канзас. Прямо сейчас.

Он усаживает меня на стул, а сам идёт выяснять, когда следующий рейс. И оказывается, что есть рейс, вылетающий через час с пересадкой в Амстердаме.

Он покупает мне билет.

И потом он сидит со мной до самого рейса.

У меня ничего нет. Всё, что я взяла с собой в Кабреру, и всё, что я купила, пребывая там, осталось в Доме Гилиберти.