И моё сердце поёт. Оно поёт Кабрерианские песни, слова которых я не знаю. Оно поёт мои любимые с детства песни. Оно поёт песенку из популярной рекламы жевательной резинки. Оно поёт всё, что только можно петь, потому что оно счастливо.
Данте жив.
И это, действительно, всё, что имеет значение.
— Что мы теперь будем делать? — спрашиваю я. — Мы вернёмся обратно в Кабреру?
Он смотрит на меня.
— Нет, — и он колеблется. —
Я замираю.
Моё сердце снова останавливается.
— Без тебя? — шепчу я. — Нет.
Я только что получила его обратно. Нет ни единого чёртового шанса, что я отправлюсь в Канзас, в то время как Данте жив и здоров, и сидит рядом со мной, держа меня на руку.
Ни.
Единого.
Чёртового.
Шанса.
— Риз, — и голос Данте звучит твёрдо. — Я не буду рисковать твоей безопасностью. Я обезумел, когда не смог найти тебя. Я никогда в жизни не был так напуган, как сегодня. И не за себя… Я боялся за тебя. И я нарушил свой собственный план эвакуации, чтобы добраться до тебя. Рассел в бешенстве.
Я, наконец, замечаю, что охрана Данте заняла стратегически важные позиции вокруг нас. И Рассел стоит всего в паре шагов от нас. И Данте прав. Рассел не выглядит счастливым.
Но, с другой стороны, когда он выглядел счастливым?
— Но, Данте, — начинаю я, но он уже качает головой.
— Никаких «но», — говорит он мне. — Мы что-нибудь придумаем позже, но сейчас ты не можешь быть в Кабрере. Это не безопасно.
И я это знаю. Его решение окончательное, и он не собирается его менять.
— Это не прощание, — добавляет Данте. — Это лишь прощание
— Мы что-нибудь придумаем? — с сомнением спрашиваю я. — Что, например? Я буду в тысяче миль от тебя и за океаном. Ты забудешь обо мне.
И теперь мой голос звучит печально.
Но, эй, моего парня чуть не разорвало на куски, и я думала, что он мёртв. Я заслуживаю немного свободы.
— Риз.
Данте смотрит мне в глаза, и на его щеке виднеется пятно грязи. Я поднимаю дрожащие пальцы, чтобы стереть его, и он хватает мою ладонь и целует её.
— Я люблю тебя. Я люблю всё в тебе. Я люблю, как ты смеёшься, и твой американский акцент, и то, как ты никогда не сомневаешься в том, что можешь что-то сделать. Ты просто всегда полагаешь, что можешь. Я люблю это. Я люблю
Как я могу с этим поспорить?
— Хорошо, — шепчу я. И я опускаю свою голову на его широкое плечо и впитываю его в себя, потому что он в моём распоряжении всего на пару часов.
Спустя несколько минут мы встаём и идём в маленький ресторан в аэропорте.
И следующие несколько часов, два гамбургера и четыре газировки спустя, мы разговариваем и смеёмся, и я не отвожу от него глаз, потому что мне всё ещё необходимо убедиться, что он цел и невредим.
И прекрасен, и силён.
Но приходит время прощаться.
И ничто не в порядке.
— Всё будет хорошо, — говорит мне Данте, протягивая руку и заправляя мои волосы за ухо.
— Именно это и сказал мне Даниэль, — говорю я.
— И Даниэль был прав, — отмечает Данте. — И я тоже.
— Хорошо, — киваю я.
Но моё сердце разбито. Потому что в последнее время оно прошло через многое, и честно говоря, я просто не знаю, сколько ещё оно может выдержать.
Данте провожает меня к терминалу. И он мягко целует меня, когда по громкой связи оповещают о начале посадки на мой рейс.
— Я не хочу уходить, — произношу я измученным голосом. И это больно, потому что моё сердце ещё не готово разбиться. — Это ужасно. Это не ощущается
Данте улыбается, но улыбка выглядит натянутой.
— Это совсем не весело, — признаётся он. — Но подумай об этом с другой стороны. Два часа назад ты думала, что я мёртв. А я оказался жив. Так что всё в порядке, помнишь?
Ну, если он хочет так выразиться.
Я киваю. И он снова целует меня, и я прохожу в туннель, ведущий на борт самолёта.
Я оборачиваюсь и смотрю, как Данте машет мне и посылает воздушный поцелуй.
Он заставляет даже воздушные поцелуи выглядеть сексуально.
Но я все равно закатываю глаза и делаю вид, что ловлю его.
И затем он
Я смеюсь и отворачиваюсь, чтобы он не видел, как я плачу, когда ухожу.
***
В Канзасе жарко.
В Канзасе чертовски жарко.
В Канзасе жарко как на адской кухне… Как у дьявола, стоящего над горячей печкой и помешивающего кипящую смолу.
Вот так вот. Чертовски. Жарко.
Жара врезается в меня как кирпичная стена, когда я выхожу через заднюю дверь фермерского дома, позволяя сетчатой двери захлопнуться прежде, чем направиться в сарай.