Я ведь не проститутка и понятия не имею, как это происходит с парнем, который платит за секс. Тем более, за такой, который ему по нраву. Даже Ральф говорил, что Филипп — животное. Адина, что он едва ее не убил. Джессика после сеанса любви попала в больницу...
Взгляд блуждает по палубе. Перила, диваны, гладкий светдый дубовый пол. На нем какие-то вмятины, словно какой-то псих колотил по палубе палками для скандинавской ходьбы. Я вспоминаю утро. Яхту в тумане. Чаек, истошно голосящий над ней.
— Моя жена, — видимо он понял, что я рассматриваю покрытие палубы. — Раскидала рыбу по палубе... С-сука!
Он сплевывает за борт. Я молча глажу пальцами ноги вмятины, оставленные птичьими клювами.
— Что, даже не спросишь — зачем она это сделала?
— Она ведь сумасшедшая, так?
Филипп отвечает еще одним плевком — ругательств. Видимо, утреннее происшествие задело его куда сильнее, чем я решила. А может быть, он всегда такой. Меня поражает другое: Джессика не случайно была сегодня утром на яхте.
— У меня лично такое ощущение, что все это ваших рук дело.
Меня в пот бросает. Несмотря на то, что в лицо, обволакивая кожу микроскопическими солеными брызгами, с силой струится ветер.
— Джессика с рыбой, ты с сиськами и Ральф — как обычно, не при делах.
— Чаек кормить запрещено, — отвечаю я. — На берегу таблички.
— Я видел. Ты предлагаешь мне поставить табличку на борт?
—Может быть, она хотела, чтобы ты решил, будто бы твою яхту уделала я и надавал мне по шее? Я бы на ее месте именно так и сделала. Мне нравится кормить чаек, когда я бегаю по утрам...
Он смотрит на меня. Очень долго смотрит.
— Он вас уже берет чокнутыми, или вы сходите с ума, побыв с ним?
— Кого — НАС? — спрашиваю я.
— Чем, ради всего святого, это может нравиться? Кормить этих тварей? Они же огромные!.. Одна случайно заденет клювом, другая почует кровь и они набросятся стаей. Ты видишь, что они сделали с досками. Представляешь, что они с тобой сделают?
Я молчу.
Не говорить же ему, что начитавшись табличек с запретами, я взбунтовалась против Системы. Не говорить же, что мне до одури надоело бегать с подносами. Что мне хотелось хоть как-то привлечь внимание «папочки». Чтобы он приехал, чтобы забрал меня. Отчитал, поставил в угол, отшлепал.
Что угодно, лишь бы не кувыркаться в Хаосе, после Большого Взрыва.
...Отойдя на несколько километров от пристани, яхта еще скользит по темно-синей воде с выключенным мотором. Филипп сидит, уставившись в панель управления. Со всех сторон нас окружает лишь море.
— Хочешь поплавать?
Я молча сбрасываю одежду и с бортика ныряю ласточкой вниз. Вода ледяными иголочками просачивается в поры. Миг спустя, Фил шумно прыгает следом. Выныривает и мощными гребками удаляется прочь.
Солнце жжет меня, как вампира и ныряя тюленем, всплывая лишь для того, чтобы глотнуть воздуха, я возвращаюсь на яхту, смываю с себя соленую воду и падаю под навесом на нижней палубе.
Мы больше не говорим о Ральфе, Джессике, о расценках. Вообще ни о чем. Филипп погрузился в собственные мысли. Так глубоко, что кажется, позабыл про меня. Купальник я не брала и валяюсь в шезлонге в одних лишь трусиках. Рассматриваю Филиппа.
Эмоций — ноль. Какая нелепая расстановка: такой роскошный мужик и ни единой пошлости на уме.
Я уже знаю, что расскажу на кухне. Миллионер-садист соблазняет официантку и привозит на свою яхту. Доминантно улыбаясь, он предлагает ей искупаться, а потом — прилечь на палубу и больше не обращает внимания.
Резвится, сволочь, в волнах, подобно молодому дельфину.
Больной ублюдок!
— Выпить хочешь? — спрашивает извращенец, выбираясь на борт и вода стекает по золотистой коже.
Он отжимает темно-синие купальные шорты и не дожидаясь ответа шагает к стоящему в тени нависающей верхней палубы душу. Филипп коротко ополаскивается, фыркая, как тюлень.
— Вода есть? — говорю я, тоскливо изучая бугрящиеся на его спине мускулы.
— Есть еще пиво и вино и виски в каюте, — говорит он, ладонями вытирая воду.
— Воды.
Он достает минералку. Бутылка стремительно покрывается влагой в его руках. Боже, даже пластик от него начинает течь... Я облизываю пересохшие губы. Филипп падает рядом и, протянув бутылку, случайно касается своей холодной еще рукой моего плеча.
Я вздрагиваю. Тело откликается — покрывшись гусиной кожей. Недозрелыми малинками съеживаются соски.
Он смотрит на них в упор, словно ничего более волнующего в жизни не видел и несколько капель с забытой бутылки падают на мое бедро. Я вздрагиваю снова и потом, еще раз, когда Филипп, отбросив бутылку в сторону, наклоняется. Припав на ладонях, как леопард у ручья, медленно собирает капли воды ледяными губами.
У меня вырывается протяжный горловой стон.
Филипп выпрямляется, рывком стягивает мокрые шорты. Они громко шмякаются о палубу. Его член стоит, словно мачта. Перехватив мой взгляд, Филипп коротко улыбается, надевая презерватив.