Девушка кормившая чаек (СИ)

Не хочется мне мараться. Мне хочется раскинув руки прыгнуть и...полететь, а потом... разлететься на тысячи мелких кусков, как стеклянная ваза. Чтобы брызги стекла смешались с брызгами моря и я исчезла, оставив после себя короткое «дзинь».

Альфредо, — чем больше текилы он пьет, тем более кельнским его итальянский акцент становится, — спрашивает, почему я смеюсь.

— Что сказал бы Андерсон, если бы Принц оказался геем? Ну, знаешь, в «Русалочке». Она должна была умереть, если принц полюбит другую женщину. Но что, если бы Принц влюбился в мужчину?

Он смотрит на меня блестящими пластмассовыми глазами. Черными-черными, как воды у пристани. Я продолжаю:

— Они могли бы жить все втроем. Русалочка бы простила... что ей еще оставалось? Она же была целиком зависима от своего Принца. Может быть, у них был бы секс втроем. Или шоппинг.

— Ты вот реально... Серьезно задумываешься над такими вещами? — спрашивает он, пытаясь притянуть меня к себе. Но когда я его отталкиваю, то подчиняется. Моментально. Без боя. Слабак.

Совсем, как Андреас.

Я вытираю ладонью рот. Куда подевались настоящие мужики?.. А, ну да. Вспомнила... Послали меня пройтись.

— Вообще-то, Андерсон сам был геем, — говорит Альфредо. — «Русалочку» он написал после свадьбы друга в которого был влюблен.

У меня отвисает челюсть. Вместо «дзинь» снова «плюх».

— В чем дело? — спрашивает Альфред.

— Ни в чем, — я набираю в рот побольше текилы и закусываю лаймом. Вот это жестко — до слез. — Ты меня убил сейчас.

— Ты — больная? — спрашивает Альфред, или он Альберт? Настолько ошалел, что даже разозлиться не может.

Закатив глаза, я наливаю еще текилы и пью: что за мерин? Надо выпить еще для храбрости и вломиться в приют, пока старухи, как Эльке, не разобрали всех жеребцов.

— О, — говорит мой мерин. — Смотри! Ассасин...

Я оборачиваюсь, наводя фокус.

Ральф стоит, опустив голову и расправив плечи. Он инкогнито, в черном спортивном костюме: чтобы благочестивые женщины не узнали. У них привычка таскаться в самые неподходящие для приличных фрау, злачные места и сплетничать о том, кого они в этих местах встречают. Свет прожекторов выхватывает из темноты широкие плечи, опущенный до самых глаз капюшон.

Клубы табачного дыма цепляются за него, словно облака за мрачные скалы.

— Не-е, это из Инквизиции.

— Подъем, — отвечает Ральф, отбирая бутылку и грохает ею об стол.

— Это — Принц, — говорю я Альфреду. — Давай, покажи ему, как умеют умирать гетеросексуалы!

Шутка, но пьяный дурак зачем-то встает. Видимо, текила захватила его мозги и теперь принимает решения.

— Слышь, че, — говорит он, обходя столик и тычет указательным пальцем в грудь Ральфа. — Пойди погуляй, лады?

— Сядь, — говорю, перегибаясь через стол и хватаю Альфредо за пояс, — я же пошутила: он из тебя все дерьмо выбьет. Он был...

Псевдоитальянец яростно отшвыривает мою руку и зачем-то бросается в бой, так и не узнав, что Ральф был молодым чемпионом Германии по киокушину.

Далее следует сцена из старых боевиков.

Коротких замах, перехват запястья. Рука Альфредо, описав круг в воздухе, приземляется кистью вверх на его спине. Ральф улыбается из-под капюшона. Видно, все недолюбленные дети — в какой-то мере садисты. Взяв Альфредо на болевой, он наслаждается непрерывно высоким звуком. Чувак визжит пронзительнее, чем солистка «Эвансценс», которая как раз поет свою бессмертную «Верни меня к жизни».

Теперь уже окончательно ясно: он вовсе не итальянец.

На нас начинают оглядываться и Альфред опускается на колени за взмывшей наверх рукой. Держа его за запястье, Ральф улыбается мне, как чокнутый кукловод. Думает, что я сейчас чертовски расстроюсь, что ли?

— Новый репетитор по геометрии?

— По алгебре.

— Отпусти! Отпусти, ты мне руку сломаешь!.. — уткнувшись лбом в стол, его жертва колотит ладонью по черной липкой столешнице.

— Ты этой рукой мою сестру лапал, — глаз не видно, но капюшон весьма выразительно поворачивается ко мне.

«Твою женщину? — визжала я три часа назад. Когда выбиралась из постели Филиппа. — Да зачем тебе женщина, Ральф? Аплодировать, когда ты станешь исполнять сопранное соло с церковным хором?!»

Теперь я знаю, кто будет петь вторую сопранную партию. Альфред.

— Теперь, я достаточно мужчина, Малышка? — спрашивает Ральф.

Бедра сводит.

Шов джинсов яростно врезается в разбухшую плоть. Пульс бьется о него, заставляя низ живота вибрировать. Пальцы сами собой впиваются в сиденье дивана. Я даже не пытаюсь вмешиваться, когда друзья Альфреда, бросаются на его защиту. Один с кием, второй — со стулом...

Я еще никогда не видела Ральфа в драке. Даже на ринге видела всего пару раз. Не подозревая, что довел меня почти до экстаза, Ральф хватается рукой за летящий в его сторону кий, дергает вверх и одновременно с этим, сильно бьет нападающего в грудь ногой.

Негоже раздавать гостии сбитой до крови дланью.