Примерно то же самое, говорил мне Ральф и слова Антона задевают сильнее, чем задели бы, исходи они только от него. Я осекаюсь, внезапно вспомнив, горечь с которой Филипп сказал вчера Ральфу о том, как устал брести по жизни один.
— Убирайся! Я лучше все деньги пожертвую церкви, чем тебе хоть цент принесу.
— Я уйду. Но ты пока что подумай, — он ухмыляется и вдруг целует меня. Неожиданно, крепко и коротко. Рука, занесенная для удара, рассекает лишь воздух. Смеющийся Антон отступает, насмешливо помахав рукой. — Маленьким бастардам морского лорда, будет нужен отец!..
Отерев рот, я яростно топая, несусь к дому. Филипп тотчас же откладывает газету.
— Что это было? — спрашивает он инквизиторским тоном.
— Очередной претендент на все ваши деньги. Антон Мюллер.
— Он выглядел иначе в костюме. Старше...
— Ему почти двадцать.
Филипп кивает, раскуривая сигару.
— Красивый мальчик. Как и рассказывал патер... — очень двусмысленно произносит он.
...Ральф вчера действительно об этом поведал. Я сама чуть не расплакалась, хотя помнила, как все было на самом деле. Но Ральф специально учился красиво и внушительно говорить. А уж переврать и переиначить факты каждый мужчина может. Они рождаются с этим даром. И вот, вместо укатившего в Гамбург миллионера, на сцену вышел ужасно одинокий священник.
Его преклонный возраст, который аж на двенадцать лет превышает мой, позволил ему заглянуть ненадолго в будущее.
— Я смотрел на Джессику, — сказал он, одновременно и просто, и трогательно; с достоинством Ланселотта, — а видел себя. Старого, пожухшего типа, провонявшегося капустой, лекарствами и болезнью... Я сижу в вашей с Антоном в гостиной, не смея выдать свою любовь ни словом, ни взглядом, чтобы не разозлить тебя. Сижу, жду, пока ты отвернешься и тогда жадно впитываю твой образ, каждую черточку, каждую маленькую деталь... А ты протягиваешь мне вино, содрогнувшись от отвращения, когда наши пальцы соприкасаются и глядишь на часы. «Когда же он, наконец, уйдет?»
— А я вот помню, как ты сидел с Антоном в нашей гостиной. И я думала, что он никогда не уйдет! Что ты его с нами спать положишь! — парировала я, задыхаясь от мысли, как застала рот Джессики на его члене. — И о том, как вы прекрасно и трогательно сидели с Джесс у камина и ты не содрогался, держа ее руку и капельницу с расствором. Если ты и содрогался, то только когда ей в рот кончал. Сказочник!
— Минет — не секс! — ощетинился Трагический Рыцарь...
— Минет — не секс! — подтвердил Филипп.
— БУДУ ЗНАТЬ! — прокричала я, сжав кулаки и топая ногами. — Когда-нибудь, я позвоню вам с незнакомого номера телефона, заработанного НЕ-сексом! И скажу: «Привет с Рипербанн-штрассе!»
— Зачем он поцеловал тебя? — спрашивает Филипп, щелчками пальцев призывая меня обратно в реальность.
— Э... Кто? Антон? Показать, что жизнь без секса не так плоха. Надо просто родить детей, растолстеть и привыкнуть.
— Думаешь, отец ему посоветовал?
— Он и сам не дурак. Знает, с какой стороны на крекер икру накладывают... Знал бы он еще, что это не мои деньги!..
— Юридически — это твои деньги.
Я молча смотрю на виноградные лозы, обвивающие решетку веранды. Совсем, как их вранье со всех сторон окутывает меня. Смысл в том, что все это вообще лишено для меня смысла.
— Вот только тратить их мне нельзя!..
— Ты просто слишком жадная, вот и все. Рядом с тобой даже Ральф бледнеет. Даже епископ, у которого скопидомство возведено в ранг. Черт!.. Ты ведь на самом деле такая же жадная!
Я стискиваю зубы: только не хватало сейчас сравнительного анализа с его дядей. Филипп меняет тему.
— Ральф звонил. Сказал, что перезвонит через час, как только освободится. Не уходи никуда.
— Я что теперь, под арестом? Должна сидеть и ждать, пока он перезвонит?
— Нет, но... У тебя же нет сотового.
— Пусть мне на акции позвонит.
— Послушай, чего ты от меня хочешь? Я дал тебе денег. И где они? Утром я видел, как ты рассовывала купюры по тайникам. Почему ты не купила себе айфон, если он так тебе нужен?!
— Ты пробыл здесь всего день, но уже успел придумать три способа безболезненно покончить с собой. Я на айфоне отсюда не улечу. Кроме того, смысл в том, что он обещал мне! понимаешь? Обещал и соврал.
— Опять ты за свое...
— Он отжал у епископа кучу денег, вложил их в ваш милый маленький бизнес и заработал еще. Он ни слова мне не сказал о том, что деньги — мои. Он ни цента не потратил, чтобы доставить мне удовольствие. Пусть скажет спасибо, что я вообще еще здесь, а не в витрине на Рипербане.
— Послушай, дело не в деньгах. Дело в тебе. Это тебя хотят упечь в психушку, как Джессику. И поверь мне, я знаю, насколько легко попасть туда и насколько трудно убраться!.. Твоя задача сейчас — доказать, что абсолютно нормальная. Дело будет закрыто. Епископ перекрестится, впервые за долгое время, искренне. И все. Зачем саму себя изводить? Зачем вспоминать какие-то нелепые ссоры. Купи ты сама себе этот гребаный телефон.
— Самой он мне вообще не нужен.
— Вот именно! Все дело в том, чтобы нагнуть его еще больше, чтобы еще глубже каблук вонзить Ральфу в задницу!
Я угрюмо пожимаю плечами.
— Думай, как хочешь.