Девушка кормившая чаек (СИ)

Завтра утром Филипп уезжает в Гамбург. А я остаюсь. Потенциально еще опасная, но в то же время — полностью обезвреженная. Как подвешенная за хвост акула. В самом деле, зачем изводить себя, когда можно сосредоточиться на вкусном супе из собственных плавников?

— Хочешь, я тебе куплю? — спрашивает он, нервно скрутив газету трубкой и постукивая ею по столу. Александр Македонский, мать его. Специалист по решению запутанных проблем. Одним ударом распутает годами стянутый узел.

— Я хочу, чтобы он купил. Точка. И извинился.

— Боюсь, что тебе придется здорово пожалеть, когда ты будешь вспоминать этот миг, лет так через пятьдесят.

Глава 3.

«САХАРНАЯ КУКЛА»

— Он стал таким слабым, — говорю я, тасуя колоду. — Поверить не могу, что это все еще он. Все, на что он способен, это из упрямства не покупать мне айфон. Ну и что? Кому от этого хуже? Мне — нет. У меня даже друзей нет, чтобы присылали мне дебильные видео.

Фрау Вальденбергер молча стряхивает пепел.

Филипп уехал рано. Даже попрощаться не удосужился, просунул записку под дверь.

«Будешь убивать себя, постарайся не заляпать дом кровью. С любовью Ф.»

Апатия этого места уже начинает овладевать мною. Пропустив тренировку, помаявшись, побродив по дому, я пошла навестить соседку.

— Самое противное, что я зла не на то, что его обидела, а на то, что он такой слабый.

— У Ральфа только лишь слабость — ты; и ты это знаешь. Так что будь снисходительной.

— Если бы он любил меня саму, то никогда бы не поступил так! Я сейчас про тот трюк с наследством. Он знал, что я ему никто! Как ему совесть позволила?.. — я осекаюсь, вспомнив, что Ральф и его совесть сопротивлялись мне до конца.

— Нельзя жить и по любви, и по совести, — соседка вздыхает.

Темные очки и черная широкополая шляпа, превращают соседку в персонаж какого-то готического фильма. В призрака, знающего все тайны обитателей дома. В монахиню, удалившуюся от мира, когда он перестал предлагать ей те удовольствия, которые она ценила больше всего...

Я останавливаю полет фантазии. С фрау Вальденбергер твердо можно знать лишь одно: с нею никогда ничего нельзя знать твердо. Она, как та Змея в «Маленьком принце». Говорит загадками, не давая на них ответов. Но сегодня она решила говорить напрямик. Без баек, шуточек и фальсификаций.

— Хороший жеребчик на вид, — она указывает глазами на нашу лужайку, которую косит загорелый красавец. — Но толку? Не способен ни на что, кроме как качать мускулы, да рассчитывать каллории. У него и не стоит небось... Что, прикажешь, делать мальчишке, которому бог дал лишь тело, но сэкономил на потенции и мозгах? Все лето он только и делает, что напрягается у бассейна, а зимой — качает свой пресс. Стрижка газонов — его потолок в развитии. Он даже для проституции слишком самовлюблен... Где будет его красота через пару лет тяжелого честного труда?

Я, может, не самая умная в этом районе, но даже уменя хватает ума понять, к чему она клонит. Это я — тупая красивая кукла. Даже не пластиковая, сахарная. Которая растечется приторно сладкой лужей от первого же дождя. Но если насчет газонокосильщика я согласна, то для себя я вижу другие пути.

— Я — совсем не самовлюбленная...

— Послушай мой совет, детка. Когда тебя любит такой мужчина, как Ральф, это очень ценно. Нельзя добровольно отказываться от этого! Никто, никогда больше не станет любить так, как он любит. То, что ты способна взмахнуть хвостом и уйти — замечательно. Ты доказала, что сможешь жить без него. У меня было много мужчин, — она усмехается, — но Марти, мой обожаемый Марти навсегда остался единственным в своем роде... Он был комендантом в концлагере. Я любила его больше жизни, а он обожал меня. Но то, что он делал... Этого я принять не могла. Он посылал людей на смерть. Он лично проводил казни... Когда он приходил ко мне, я ощущала запах пепла в его дыхании. Это оправдывает меня перед собой. За то, что я сделала. Но иногда... Знаешь, мне кажется, что я не должна была уходить.

Соседка приспускает очки и ее боль глядит в глаза моей боли.

— Мы не выбираем, кого любить, но если бы любим, мы должны иметь храбрость признать, что в глубине души — мы не лучше. Будь я лучше, я не смогла бы полюбить палача. Будь ты лучше, ты не смогла бы влюбиться в Ральфа. Нет, я не осуждаю тебя за то, что ты сделала, чтобы заполучить его. Я осуждаю тебя за то, что сейчас ты трусишь, как я тогда. Ральф — не нацист. Он не посылает людей на смерть и не считает золотые зубы у крематория! Так чем ты объяснишь себе, что ушла? Тем, что он не купил тебе телефон?..

Тяжело вздохнув, она невидящим взглядом смотрит перед собой. Словно погрузилась в прошлое. Далекое и в то же время, ужасно близкое, потому что она постоянно оживляет его в своей памяти. И его видимая близость и недоступность причиняют фрау Вальденбергер нестерпимую боль.

— Оставив Мартина, я поступила по совести. Нет ничего страшнее тех преступлений, к которым он был причастен. Но если бы я могла вернуться назад, — ее голос вздрагивает, словно к Небесам летит в своей исступленной молитве, — я не оставила бы его! Лучше бы я умерла вместе с ним.