Девушка, которая лгала

К городской больнице я шла как в полусне, полностью погрузившись в свои мысли и чувства. Теперь, когда жизнь папы висела на волоске, мое прежнее отношение к нему приводило меня в ужас. Если он умрет, наш разрыв так и останется в душе глубокой раной, которая никогда не заживет. Я не хотела упустить шанс на примирение. Любовь, жизнь, семья – бесценны. Даже тот жестокий выбор, перед которым меня когда-то поставили, не может это отменить. Все это время я чувствовала себя хозяйкой положения: я сама решала, какими у нас будут отношения. Но теперь ситуация вышла из-под контроля, и я чувствовала себя испуганной. Я вдруг поняла, что в глубине души уже давно хотела помириться с отцом, но откладывала это на потом, думая, что время на моей стороне. А сейчас времени больше не было.

Я очень хотела, чтобы папа выздоровел. Чтобы он простил меня за мою холодность, за бесчувствие, за непонимание того, что на самом деле он всегда хотел только добра. Что бы отец ни делал, он делал это ради меня. Он любил меня – по-своему, но любил. А я любила его.

Я ускорила шаг. Мне хотелось как можно скорее попасть к нему в палату. Нельзя терять время. Его всегда так мало, и оно бесценно.

Войдя в отделение интенсивной терапии, я торопливо оглядела комнату. Три другие койки были пусты. Папа лежал у окна. Медсестра писала что-то за столом. Она подняла голову и улыбнулась мне.

По обе стороны от папы сидели мама и Фиона. У них был усталый вид. Судя по всему, за последние несколько часов ничего не изменилось.

– Я закрылась пораньше. В кафе ни души. Как он? – спросила я, подходя к кровати. В этот момент у папы дернулась нога. Я взглянула на маму и сестру. – Вы видели?

– Да, так уже было несколько раз, – ответила мама. – Это хороший знак. Непроизвольные движения. Значит, он уже не в такой глубокой коме.

Я ухватилась за ее слова. Кома. Он еще в коме.

Фиона похлопала по свободному стулу.

– Садись, – предложила она. – Следующие двадцать четыре часа будут критическими. Чем скорее он очнется, тем лучше.

– А каковы долгосрочные… – Я подыскивала нужное слово. – Долгосрочные прогнозы?

– Никто не может сказать ничего определенного, пока папа не придет в себя, – ответила Фиона.

Меня удивляло, как стремительно менялись мои чувства к отцу. Я присела на стул, пытаясь привыкнуть к новым ощущениям.

Видимо, на какой-то момент я задремала – это был настоящий подвиг, если учесть, насколько жестким был пластиковый стул, – и Фиона разбудила меня, толкнув под локоть.

Вокруг царила какая-то суета, мама звала к нам медсестру.

Папа размахивал руками. Его глаза быстро двигались под веками. Время от времени он издавал какой-то неразборчивый звук.

Наконец он открыл глаза и уставился перед собой невидящим взглядом.

– Джим! Здравствуйте, Джим, – произнесла медсестра, наклонившись над койкой. – Вы меня слышите?

Папа на мгновение задержал на ней взгляд, но его глаза тут же закатились под веки, которые так и остались в полуоткрытом состоянии.

Медсестра объяснила, что все в порядке и что у него часто могут повторяться подобные реакции. В конце концов, отец должен проснуться от очень глубокого сна. С каждым разом его состояние будет все стабильнее.

– Я буду рядом, – добавила она, снова отходя к окну. – Если он снова зашевелится, говорите ему что-нибудь мягкое и успокаивающее. Я сообщу доктору.

Ее улыбка меня успокоила. Она знала, что происходит. В этом не было ничего необычного.

Какое-то время мы сидели, внимательно следя за папиным дыханием и сопровождавшими его легкими движениями. Я вспомнила о Ройшн.

– Фиона говорила тебе про Ройшн? – спросила я у мамы.

– Да, – ответила она. – Уверена, с ней все будет в порядке.

– Дайане колют успокоительное, – добавила я.

Мне бросилось в глаза сходство между состоянием Дайаны и моего отца.

– Везет ей, – пробормотала мама.

Это замечание было совсем не в ее духе. Я покосилась на Фиону, и та удивленно пожала плечами.

– Ройшн пора бы появиться, – возразила я. – Прошло уже больше суток. Шейн тебе ничего не говорил? Ее еще не нашли?

– Пока нет. Он недавно звонил, сказал, что будет работать допоздна. Полиция расширила район поисков. Теперь ее официально объявили в розыск.

– Господи, надеюсь, с ней все в порядке, – пробормотала я. – Что бы между нами ни было, я не хочу ей ничего плохого.

– Нет, вы ее послушайте! – воскликнула мама. – Ты сама хоть понимаешь, что несешь?

Мы с Фионой чуть не подпрыгнули от ее неожиданного выпада. Я бросила взгляд на медсестру: она подняла голову от бумаг и снова склонилась над столом.

– Мам… – начала Фиона.

– Не надо мамкать. Эта девица всех доставала, а вы тут сидите и прикидываетесь, что ничего не знаете. Переживаете за эту гадину. – Мама наклонилась над койкой. – Мне плевать, жива она или нет. Вся их поганая семейка причиняла нам только зло. Как говорится, что посеешь, то и пожнешь.

Она откинулась на стуле, скрестив руки на груди и вызывающе вскинув голову.

– Ну зачем так говорить, – мягко возразила Фиона. – Хочешь чашечку чая?