Девушка по имени Йоханан Гелт

Вопрос поставил меня в тупик. Цвет? При чем тут цвет? И какой он у меня? Обычный, восточный: кожа вроде белая, но смугловатая, с оливковым оттенком. С мамашкиной стороны – тайманка, а папенька так и вовсе неизвестен, но тоже явно не из Польши. Ашкеназы кличут нас «черными». Но удобно ли называться «черной» среди настоящих чернокожих? Еще сочтут за самозванку… Да и вообще, с чего это вдруг такие расистские закидоны? Я воззвала к памяти покойной Лотты Вотерс и к ее прогрессивной терминологии.

– Сама, что ль, не видишь? Нормальная вагонетка, не хуже других.

– Вагонетка? – озадаченно переспросила она, но потом, сообразив, расхохоталась: – Ах, ты имеешь в виду вагинетку, человека с вагиной… Это само собой, но я не о том. Я о цвете. Хочу понять, к кому тебя подселить. Что тут непонятного? У нас есть черно-зеленые, черно-фиолетовые, черно-сиреневые, черно-красные, черно-черные. К примеру я, как убежденная веганка, воюю за черно-зеленых экоанархистов…

Терпение мое лопнуло.

– Слышь, сестричка, – пропела я, растягивая слова, – даже последней вагонетке не нравится, когда ей трахают мозги. Ты, может, и давно из наших краев, но еще должна помнить, что такое квартал Джесси-факинг-Каган, откуда я родом. А девушки из Джей-Эф-Кей не любят, когда кто-то умничает за их счет.

– Пфуй! – фыркнула надзирательница.

Она открыла пасть, чтобы вымолвить еще что-то, но не тут-то было. Я скинула пристяжной ремень, приблизила к ней лицо и, страшно, по уличной науке, ощерившись, прошипела:

– Пфуй? Пфуй? Ну-ка попробуй еще разок пфуйкнуть, сука ты безвагинная. Я ведь тебе живо рожу разнесу, так что распухнет пошире твоей же необъятной задницы. Ну, давай, давай, я уже месяц как никого не душила. Давай, я жду…

Машина вильнула, мы едва не зацепили соседний грузовичок. Захава потрясенно молчала, вцепившись в руль побелевшими щупальцами. По-видимому, воспоминания о славе района Джей-Эф-Кей еще не совсем изгладились из ее эсэсовской памяти.

– Нету пфуёв? Кончились? – выждав с полминутки, констатировала я. – Ну и молодец, будешь жить. А теперь давай-ка рассказывай, что это за цвета. Да побыстрей, пока я снова не рассердилась. И еще кое-что. Ты уже раз двадцать повторила «Что тут непонятного?». Повторишь в двадцать первый – засчитаю за два пфуя и сделаю больно. Понятно? Ну что ты застыла, как штурмбанфюрер на плацу? Хотя бы кивни для начала…

Захава поспешно кивнула.

– Окей… – я отодвинулась и снова защелкнула ремень. – Теперь давай про цвета.

– Это… это… – с трудом протискивая слова сквозь осипшее горло, начала Захава. – Это как бы разные фракции. Но все они анархисты и живут в одном сквоте. Я их все перепробовала. У каждой группы свой флаг. Он двуцветный. Черный там обязательно, потому что все мы анархисты, то есть за свободу. А другая половинка… ну, тут есть отличия. Типа, в приоритетах. Вот мы, зеленые, – за права животных. У нас в команде все веганы, враги мясоедов и так далее. Есть еще анархо-феминистки – там фиолетовый. А у квир-анархистов – сиреневый…

– У кого?

– У квиров, что тут непо… Ой, извини, я не хотела, само вырвалось! – спохватилась она. – Квиры – геи, лесбы, трансы, флюидные и так далее. Эти за свободную любовь всех со всеми, примерно так. Против капиталистического засилья стрейтов…

– Погоди, – перебила я. – Что ты мне все про веганов да геев… Мне нужны настоящие парни – те, которые дерутся. Те, которые готовы стрелять. Такие у вас есть?

Захава посмотрела на меня, как на идиотку. Все-таки эти типы поразительно быстро восстанавливают свою фирменную наглость.

– Тогда ты попала в нужное место, – уверенно проговорила она. – Дерутся у нас все. Вообще все – и веганы, и квиры, и феминистки, и коммунисты. И стреляют тоже, если понадобится. Зря хвастать не буду: не все мы так хороши в этом деле, как стриты, но это, считай, спецназ. Там вообще сплошные рембо.

– Стриты?

– Стритфайтеры, уличные бойцы. Их флаг черно-черный… А вот и наш сквот. Приехали.

Гнездо мюнхенской анархии помещалось, как и положено гнезду, на развилке – только не древесных ветвей, а улиц – в Риттергате, старом окраинном районе обветшалых многоквартирных домов, частью назначенных на слом или капремонт, частью пребывающих в процессе оного, частью уже обновленных. Последняя категория, как я узнала немного позже, пока еще пустовала – по двум причинам. Во-первых, никто не хочет вселяться в квартиру, по соседству с которой вздымаются клубы цементной пыли, крутятся чаши бетоновозов, и башенные краны, брезгливо вытянув длиннющую стальную руку, проносят туда-сюда железобетонные блоки, поддоны с кирпичами и контейнеры со строительным мусором.