Девушка по имени Йоханан Гелт

Как и предупреждала Захава, внутри сквота анархисты делились на самостоятельные автономные отряды. Мне предстояло самой решить, в каком месте ждать возвращения Призрака. Пораскинув мозгами, я выбрала фиолетово-черное знамя анархо-феминизма, поскольку наивно полагала, что некоторое знакомство со словарем ныне покойной вождихи американских вагинисток Лотты Вотерс позволит мне легче понять ее европейских единомышленниц. Захава привела меня в нужное крыло и сдала с рук на руки пухленькой семнадцатилетней девушке-инструкторше, чей возраст, как я сразу догадалась, был написан на картонном кружке, приколотом с левой стороны фиолетовой блузы. Прежде чем заговорить, моя провожатая зачем-то вгляделась в этот немудрящий значок.

– Леваягрудьсемнадцать, это камрадка из Палестины, покажи ей, что к чему, – проговорила она затем с видимым облегчением. – Говорит только по-английски…

– Нет-нет, – вмешалась я. – Еще арабский и иврит…

– Язык оккупантов тебе не понадобится, – мрачно отрезала Захава. – Ладно, я пошла. Счастливо оставаться.

Мы осталась вдвоем с девушкой. Я жизнерадостно улыбнулась.

– Привет. Очень приятно. Меня зовут Батшева. Если по-английски, то Бесшибэ.

Инструкторша резко мотнула головой:

– Нет-нет, так не пойдет.

– Не пойдет? – озадаченно переспросила я. – Ни Батшева, ни Бесшибэ? Ну, тогда можно Вирсавия или…

– Нет-нет, – перебила она. – Это все гадкие мужские кликухи, навязанные нам патриархальными угнетателями. Ты должна выбрать себе нормальное женское имя.

Я воззрилась на нее с самым тупым видом, какой только могла изобразить. Справедливости ради, это получилось легче легкого, поскольку я и в самом деле в упор не понимала, чего от меня хотят.

– Гм… а какие имена женские?

– Ну как же, это ведь так очевидно! – снисходительно усмехнулась девушка. – Женские имена основываются на словах, которые связаны с тем, что есть только у женщин. Вагина, матка, менструация, овуляция, левая грудь…

– …правая грудь, – ошеломленно продолжила я.

– Нет-нет! Правую, хотя и есть, никто не берет по очевидным причинам. Только левую, прогрессивную.

Мы обе помолчали: она – в ожидании моего решения, я – временно потеряв дар речи. Наконец мне удалось очнуться.

– Извини, ради… – с моего языка едва не сорвалось запретное слово «Бог», но я вовремя спохватилась. – Ради… ради… радио тут нет? А впрочем, неважно, я не это хотела спросить. Вас ведь тут много, а женских слов мало. Как тогда…

– По номерам, – сказала инструкторша, указывая на свой картонный значок. – К примеру, меня зовут Леваягрудьсемнадцать. И это сразу видно по АйТи.

– АйТи?

– Идентификационному тэгу, – пояснила она. – Круглая форма означает «грудь», «Левая» – потому что правая реакционна, а семнадцать – порядковый номер среди всех наших Левыхгрудей.

Я тут же припомнила виденную когда-то фотку музейной статуи древней богини плодородия, с которой свешивалось штук пятнадцать грудей, и поняла, что феминизм родился значительно раньше, чем могло бы показаться. Правда, богиня не дискриминировала правые груди – то ли по контрреволюционной природе любого божества, то ли чтоб не падать при ходьбе.

– А сколько их всего?

Девица с явным сожалением цыкнула зубом:

– Я последняя. Вступила совсем недавно. Хочешь быть Леваягрудьвосемнадцать? – она достала из кармашка круглый значок без надписи.

«Хрена тебе! – злорадно подумала я. – Оставайся последней, дуреха молодая-нетоптаная…»

– Нет, спасибо, – твердо сказала я и, взяв из рук инструкторши пустой значок, приколола его на свой пра-вый лацкан. – Мне нравится имя «Правая». Мы, анархо-феминистки, не должны отказываться от своего тела, даже когда какая-то его часть размещена справа. При всей своей изначальной реакционности правая грудь всегда имеет перед глазами… э-э… перед соском… э-э… перед собой… да-да, имеет перед собой пример левой, прогрессивной, и потому высока вероятность, что с течением времени она революционно сместится влево, в лагерь правильных грудей. Можем ли мы лишать ее этого шанса? Нет и еще раз нет!

Девица сглотнула и изумленно уставилась на меня. Наверно, примерно такими же глазами смотрела бы древняя богиня плодородия на пустые койки нынешних европейских роддомов.

– Праваягрудь? – наконец вымолвила Леваягрудьсемнадцать. – А какой номер?

– Просто «Правая»! – отрезала я. – Во-первых, ясно, что это грудь. Больше ничего правого и в то же время чисто женского все равно нет, так что путаницы не предвидится. Во-вторых, номер тоже ни к чему, ведь я пока одна такая правогрудая. Разве нет?

Юная инструкторша подумала-подумала и неуверенно кивнула.