Девушка с экрана. История экстремальной любви

Я вспомнил, как Хемингуэю в номер, в подарок, прислали двух китаянок-близняшек.

— В следующий раз, — говорю я и вешаю трубку.

Она не приезжает, а прилетает через полчаса. Пунцовая от мороза, и сразу обходит все комнаты, ванную, туалет.

— Обманщик, а я‑то ожидала!

— А ты думала, я бы открыл тебе дверь!

— Какой же ты коварный! — говорит она, опускаясь на колени и расстегивая молнию на моих брюках.

— Где мой фелацио? — она нежно целует его, доставая. — Я так по нему соскучилась.

Ночью она спрашивает:

— Алеша, а ты всегда теперь будешь пользоваться презервативами?

— Да. Научен горьким опытом. Я извлекаю уроки с первого раза.

— Ну и пользуйся на здоровье. А я буду целовать фелацио просто так.

И она опять из мертвого превращает его в живого. Интересно, через сколько времени последуют сцена и скандал. Или сегодня ей некуда ехать…

Мы заезжаем к Алоизию в театр и пересаживаемся в его машину.

— Ты знаешь, Алеша, я ведь не хожу по кабакам, так как человек семейный. Поэтому предлагай, куда ты хочешь.

Дама его сердца и дама моего сердца сидят сзади. У меня тоже никаких идей нету. Алоизий продолжает:

— Когда-то меня кормили авокадо с креветками в одном очень приятном кабаке на Пречистинке. И цены там более-менее божеские.

— Поехали! — сразу соглашаюсь я, опрометчиво.

Привередливый и даже не придирчивый читатель скажет (взвоет!):

— Ну сколько можно описывать застолья?!

Согласен. Но в своем мировом романе «Фиеста» Хемингуэй только и делал, что описывал, как его герои заходили в кафе, пили-ели и выходили. И это все. Чтобы завести в новое кафе и описать, как они пили и ели. И больше ничего не делали на протяжении всего романа.

Он заводит мотор и несется, как безумный, по опустевшим улицам столицы. Я никогда бы не подумал, что он носится, как укушенный. Мы долго плутаем в переулках, пока не останавливаемся около ярко освещенного подъезда. Два огромных автоматчика стоят у входа. Я слегка мешаюсь…

— Чего ты, Алексей, не теряйся, у нас это принято. Охрана!

На золотой табличке выбито: Клуб «Адмирал». Ни много, ни мало. Мы стоим в великолепном мраморном фойе, отражаясь в зеркалах. К нам сразу бросаются три лакея и метрдотель. Уже войдя в туалет, я понимаю, какие здесь будут цены: не просто бешеные, а сумасшедшие. Таких красивых туалетов я в Америке не видел. Меня провожают из туалета в обеденный зал на втором этаже. В углу за сервированным столом сидит потрясающей красоты девица. Видимо, кого-то ждет.

(Хорошо, придирчивый читатель, тебе в подарок — я пропускаю весь обед.)

Больше в ресторане на протяжении всего вечера никого не было. С такими ценами кто мог себе позволить? Банкрот-писатель, проститутка и гуляющая новая мафия.

Алоизий подвозит нас к своему театру, и мы выходим. Все прощаются, как будто знакомы годы.

Я еду по скользкой, подмороженной дороге.

— Как тебя раскрутил на дорогой кабак Алоизий! — с усмешкой говорит Арина. — Ну, прости ему, он хороший актер!

Я молчу, сосредоточившись на скользкой дороге.

— Зачем ты начал говорить с ним о моем переходе в его театр?

— Угадай с одного раза: чтобы ты играла в приличном театре, с хорошими актерами.

— Я сама позабочусь о своей карьере.

— Извини.

— Мороженое было такое вкусное, я бы с удовольствием еще съела.

— Хочешь вернуться?

— Я не хочу, чтобы у тебя был инфаркт. У тебя даже выражение лица изменилось, когда ты увидел меню. Алеша, ты завтра уезжаешь?

Мы доезжаем до дома без приключений. В два часа ночи я заканчиваю упаковывать вещи. Мне холодно, меня бьет дрожь. Я едва закрываю глаза, как в семь утра звонит мама-будильник: пора выезжать. Я завожу ей ключи от квартиры.

Нет ничего пакостней раннего зимнего московского утра. Когда еще темно. И нет ничего тоскливей. Когда не хочется ни жить, ни писать, ни существовать. А хочется исчезнуть.

На таможне и в этот раз дикая очередь. Несмотря на все ее мольбы, Арину не пропускают. Проклятая финская авиакомпания отменяет рейс без объяснений, и нас перебрасывают на «Delta». Теперь надо было из одного отсека таможни, которую мы уже прошли, в правом крыле зала, бежать в левое крыло зала. Слава Богу, какой-то представитель пропускает всех через дверь для дипломатов, и Арина проскакивает, как пассажир.

Около стойки американской авиакомпании мы прощаемся.

— Алешечка, ты на меня не обижаешься?

— Ну что ты!

Я был уверен, что вижу ее последний раз.

Самолет задерживают на час. Не все было так просто с самолетом «Delta», как казалось. Неужели хоть один зрелый человек, которому уже за двадцать, любит летать?!

Нью-Йорк по какой-то причине, продинамировав нас полчаса над океаном, не принял. Горючее опять было на исходе — мне «везет» с горючим, — и мы сели в Ньюарке. В пятнадцати минутах от моего дома. Естественно, никто нас и не думал выпускать в Ньюарк, к «черным братьям». Пожалуй, мы были единственными в истории Америки и авиации, кто перелетал из Ньюарка в Нью-Йорк на громадном «Боинге». Расстояние в сорок миль мы летели — целый час. Нас опять послали болтаться над океаном. И только спустя час этой тошнотворной болтанки мы приземлились в аэропорту им. Кеннеди.