Девушка с нижнего этажа

Я встряхиваю рукой, пытаясь придумать себе псевдоним. Мне вспоминается наша лошадь Картофелина. Иногда я ласково называла ее ягодкой. Кажется, это нежное слово подойдет, чтобы чуть смягчить вызывающий тон статей, которые я собираюсь написать. «Мисс Ягодка», — вывожу я витиеватым почерком. А затем осторожно открываю отверстие переговорной трубы. По полу чиркает ножка стула. Слышатся мерные шаги Нэйтана, который бродит от одной стены к другой, и цоканье когтей Деры. Она лает, но, к моему огромному облегчению, не в сторону вентиляции.

В моей голове проносится мысль о том, что человек, которому я пишу, сейчас тоже что-то пишет этажом выше, и моя тень тут же садится прямее. Если бы тени умели улыбаться, я бы увидела на стене отражение своей улыбки.

Я запечатала лист бумаги свечным воском. Сгорая от нетерпения доставить письмо адресату, я готова сейчас же вскочить с места, но нужно дождаться вечера.

Я слишком взволнована, чтобы есть, поэтому, надеясь найти еще одну пару перчаток, начинаю рыться в ящиках, которые Старина Джин хранит у себя в комнате. Дядюшки увезли свои скудные пожитки с собой, но кое-что от них все-таки осталось: например, любимая подушка Везунчика Йипа и двуструнная скрипка Молотка, на которой он по понятным причинам играл очень редко.

Не обнаружив перчаток, я навожу в ящиках порядок, и тут мне на глаза попадается свернутый в трубочку ковер. Он так долго стоял в углу, что теперь кажется частью стены. Мы могли бы подстелить его под наш стол, чтобы Старине Джину с дряхлыми суставами было мягче сидеть.

Ковер сопротивляется, когда я пытаюсь вытащить его из угла: выплевывает облачко пыли, заставляя меня чихнуть. Развернув его, я с удивлением обнаруживаю внутри какие-то вещи: темно-синий костюм с аккуратными французскими швами, плотную льняную рубашку с воротником, пальто из некрашеной шерсти и пару почти не ношеных черно-белых ботинок. Теперь понятно, почему ковер оказался таким тяжелым.

Кто бы ни носил эти вещи, он был выше, чем Молоток или Везунчик Йип, и отличался худощавостью. Одевался он явно элегантнее, чем обычный работяга. Возможно, он был картежником. Но тогда Старина Джин ни за что не позволил бы ему жить с нами. Но он, кажется, был очень дорог Старине Джину, — ведь если нет, почему бы не продать эту одежду?

Расстилая ковер под столом, я слышу приближающиеся шаги Старины Джина. Он, начисто вымытый и распространяющий аромат кедра, вешает куртку и кепку на крючок. Увидев синий ковер, Старина Джин хмурится, а затем проводит по нему ногой.

— Он хорошо сюда подходит, но ты, как вижу, слишком увлеклась и не поела.

— Мне не хотелось. — Мой тихий голос звучит радостнее, чем обычно, поэтому я принимаюсь отгрызать мясо от косточки. — Бери, мне с двумя не справиться. — Я показываю ножом на вторую куриную ножку.

— Съешь одну — станешь кособокой.

Я жду, когда на лице Старины Джина дрогнет хоть один мускул, но этого не происходит. Иногда сложно понять, шутит он или нет.

— Еще я нашла какую-то одежду и пару ботинок. Чьи они?

Старина Джин наливает себе чай, стоя у печки, и даже не поворачивается в мою сторону.

— Одного из дядюшек. Ты его не помнишь.

— Что ж, это очень хорошие вещи. За одни ботинки можно получить десять долларов.

Старина Джин вытирает руки полотенцем, висящим у печки, и усаживается на свой табурет.

— Я с этим разберусь. — Наклонившись в мою сторону, Старина Джин делает вид, будто достает у меня из уха колокольчик — эти темно-фиолетовые красавцы растут вдоль изгороди Пэйнов. Старина Джин расплывается в улыбке. — Миссис Пэйн будет ждать тебя завтра, чтобы поговорить о работе.

Я верчу цветок в руках.

— Что за работа?

— По будням. Камеристкой. У Кэролайн.

— Кэролайн? — Меня будто окатили холодной водой.

— Она вернулась из пансиона в прошлом месяце.

Я корчу гримасу.

— Ты знал.

— Я догадывался.

— Но из меня не выйдет камеристки.

От моего презрительного тона неодинаковые уши Старины Джина начинают дергаться. Он переплетает пальцы и несколько раз встряхивает руками — считается, что этот жест отгоняет неприятности.

Я вздыхаю. Полевой цветок не возмущается, когда на него мочится лошадь. Он благодарен ей за влагу. Я должна быть благодарна Старине Джину за его любовь и готовность помочь. Я целый день обивала пороги в поисках хоть какого-то заработка, но когда мне на голову сваливается шанс устроиться в приличное место, я веду себя так, словно увидела волосатого паука.

— Прости, отец.

Похрустывая суставами, Старина Джин вытягивает ноги.

— Кэролайн повзрослела, и ты тоже, хм? — произносит он мягким голосом, но я знаю, что он видит меня насквозь.