Так что там насчет второй стажерки? – говорит Норман, когда я возвращаюсь. – Не Шантель, а та другая. Простажируем ее?
Мне сейчас не до этого, – говорит Доминик, глядя на меня.
Я смотрю выше его глаз, на лоб. Поневоле замечаю, что у Доминика и Нормана совершенно одинаковые прически. Норман идет к стойке и возвращается с полной бутылкой вина. Они с Домиником пьют «гролш».
Я столько не выпью, – говорю я. – Я всего на пару бокалов, мне скоро пора домой.
Выпьешь, – говорит Норман. Он наполняет бокал выше тонкой линии, до краев, так что вино чуть не проливается на стол и, чтобы слегка отпить, мне придется наклониться и припасть к нему губами, не поднимая со стола бокал, или же поднять его со сверхчеловеческой ловкостью, иначе вино прольется.
Через пару минут мы идем есть карри, – говорит Доминик. – Ты с нами. Пей быстро.
Я не могу, – говорю я. – Сегодня понедельник. Завтра на работу.
Можешь, – говорит Норман. – Нам тоже на работу, ты же знаешь.
Я выпиваю четыре бокала, точно так же наполненные до краев. Доминик и Норман ревут от смеха, когда я сгибаюсь, чтобы отпить. В конце концов я отпиваю, чтобы их затем рассмешили последствия.
В ресторане, где повсюду такие резкие запахи и кажется, будто плинтусы отходят от стен, Доминик и Норман говорят о работе, будто меня здесь нет. Они рассказывают пару анекдотов о мусульманских летчиках. Рассказывают длинный запутанный анекдот о слепом еврее и проститутке. Затем Брайан присылает Доминику эсэмэску о том, что не сможет прийти. Следует громкий диалог с ним по телефону по поводу Шантель, греганутой подружки Шантель и о том, находится ли греганутая подружка Шантель сейчас с Шантель, чтобы Брайан мог «заценить». Тем временем я сижу в гудящем ресторане, и мне интересно, что означает слово «греганутая». Это слово они явно сами придумали. Оно их очень смешит. Так сильно смешит, что это оскорбляет окружающих посетителей и обслуживающих нас индийцев. Я тоже не могу удержаться от смеха.
Видимо, слово в целом означает, что другая стажерка, по их мнению, маловато красится на работу, хотя ей уже шестнадцать и вообще-то пора уже научиться, как говорит Норман. Она носит неправильную одежду. Она их слегка разочаровывает.
Она слегка, ну знаешь, греганутая, – говорит Доминик.
Кажется, начинаю понимать, – говорю я.
В смысле, взять тебя. Ты занимаешься спортом, и все такое. У тебя высокая должность, и все такое. Но при этом ты не греганутая. Этот твой байк. Тебе это сходит с рук, – говорит Норман.
Короче, я нормально смотрюсь на мотоцикле, и значит, не греганутая? – говорю я.
Оба ухохатываются.
Короче, это означает «неженственная»? – говорю я.
Хотелось бы увидеть, как она грегует, – говорит Норман, глядя на меня. – Ты со своей симпатичной сестренкой.
Они ревут от хохота. Этот смех уже начинает немного скрести меня наждачной бумагой по черепу. Я отвожу взгляд от всех, кто на нас смотрит. Опускаю его на скатерть.
Эх, плохо не знать политкорректных обозначений, – говорит Доминик.
Греганутая, греганутая, греганутая. Шевели мозгами, – говорит Норман. – Ну давай. Свободные ассоциации.
Рыгать? – говорю я. – Что-то связанное с рыганием?
Холодно, холодно, – говорит Норман.
Ну, подскажи ей, – говорит Доминик.
Ладно. Вот тебе суперподсказка. Как тот мужик на Би-би-си, – говори Норман.
Какой мужик? – говорю я.
Мужик, которого турнули из-за Ирака: рулил на Би-би-си, пока не разрешил открыто говорить в новостях то, чего не следовало, – говорит Норман.
М-м, – говорю я.
Ты что, дебилка? Грег Дайк[27]. Помнишь? – говорит Доминик.
В смысле, стажерка как-то связана с Грегом Дайком? – говорю я.
Оба смеются.
В смысле, она открыто говорит то, чего не следует? – говорю я.
Она, типа, бучиха, – говорит Норман.
Что-что? – говорю я.
Лизуха, – говорит Норман. – Ну, похожа.
Как та страшила, что размалевала вывеску «Чистоты», – говорит Доминик. – Ебаная лесбуха.
(Я вся холодею.)
Теперь будет суд, и мне не терпится на него пойти. Надеюсь, мы все туда доберемся, – говорит Норман.
Конечно, – говорит Доминик. – Мужики им нужны, иначе на такой суд вообще никто не придет.
Про это я Брайану и втирал, – говорит Норман. – Теперь будь готов вмешаться, когда наступит момент.
Знаете, – говорю я, – утром в газете писали, что подростки-геи кончают самоубийством в шесть раз чаще, чем обычные подростки.
Отлично. Ха-ха! – говорит Норман.
Взгляд Доминика мутнеет.
Человеческий вид, самопатрулирование, – говорит он.
Они снова начинают говорить, будто меня здесь нет, как они делали, пока беседовали о работе.
Понимаешь, вот этого я и не догоняю, – серьезно говорит Доминик, качая головой. – Ведь им никак этого не сделать, в смысле, без него. В общем, это типа как беспонтово.
Фрейд называл это, – говорит Норман (Норман изучал психологию в Стерлинге[28]), – состоянием нехватки[29]. Состоянием, когда не хватает чего-то, ну знаешь, реально существенного.
Доминик кивает с постной миной.
Во-во, – говорит он. – Разумеется.
Подростковое отставание. Явная недоразвитость, – говорит Норман.