Девушки

Машину исправили за одну ночь и приступили к дренажу карт. Сушка торфа на картах пошла быстрым темпом. Отстающее и запущенное при Волдырине поле не только вышло из прорыва, а в течение одной декады оказалось впереди полей других начальников по сушке, штабелевке торфа и разливу гидромассы. О Тарутиной как начальнике заговорили на торфоразработках техники и бригадиры. Да и начальники полей не могли уже относиться свысока, подозрительно и насмешливо к деятельности девушки — начальницы поля. Кое-кто из них начал хвалить Ольгу за смелость в реорганизации труда и за любовь к торфяницам, восхищаться ее умом и деловитостью. Девушки на ее поле не таскали больше корзины с торфом.

— Наша берет! Ура! — разжигала страсть в бригадирах Настасья Петровна Черняева, подходя со своими девушками к конторе. Она гордилась тем, что Ольга советовалась с нею и что она первой откликнулась на ее призыв. — Ну, какие у вас, бригадирши, показатели? Хвалитесь! Моя бригада дала нынче на штабелевке шесть с половиной норм. Носилки помогли! А вот когда перейдем на колеса, тогда держитесь, милые!

— Поехала? Поезжай! — ответила Грибкова, насупившись.

— И поеду!

— И мы поедем! — крикнула Рудина, черноглазая, высокая и сухая девушка.

— Года через три!

— А моя бригада разве плохо работает? — крикнула Ртищева. — Восемьсот процентов дала! На тачках, девушки, возить торф куда легче. Только придерживай их, они сами по доскам катятся. На штабеля подаем торф при помощи журавля и блоков. Плечи, девоньки, не болят так, как бывало при Волдырине.

Среди девушек смех, возгласы:

— Да, ваше поле перещеголяло наше, барсуковское!

— Не одно барсуковское!

Подошла со своими девушками бригадир Лена Кувшинова. Ее бледное, усталое лицо было радостно, светилось добродушной улыбкой, синие глаза искрились. Она шла прямо, выделяясь высоким ростом из своей бригады, улыбалась, сверкая белыми зубами, и шутливо подталкивала девушек, указывала им на доску, на которой были записаны проценты выработки бригад.

Торфяницы громко выкрикивали эти показатели, чтобы все собравшиеся у конторы слышали. Они делали это нарочно, стараясь подчеркнуть, что на поле начальницы-девушки дела идут лучше, чем на полях начальников-мужчин.

— Девушки! — крикнула Лена. — Глядите, что натворили лодыри Грибковой — одной нормы не выполнили.

— Мы вот тут стоим, а они первыми шарахнулись в столовую, — отозвалась насмешливо какая-то торфяница из толпы. — Вот они какие ударницы!

— За столами!

— Семьдесят шесть процентов! Да это безобразие, девушки! Они позорят нас, торфяниц! А где начальник их поля? Чего он, рыжий, смотрит на них?!

Тарутина в это время находилась в поселке среди домохозяек. Она обратилась к ним с горячей просьбой — помочь убрать с карт высушенный торф.

— Стыдно, бабы, совесть прятать по хлевам! — сказала одна из них.

— Как мы, ежели не выйдем на уборку торфа, придем к Матвеевичу с просьбами, глянем ему в глаза? — добавила другая. — Да и что скажет нам Нил Иванович?

А третья, Анисья, женщина средних лет, выступила еще более решительно:

— Бабы, будет шуметь-то! Наши мужья на фронте… Ну, и чего там, поможем! Когда, начальник, выходить-то?

— С утра, — сказала Ольга, вставая со скамейки.

— Записывай, — попросила Анисья. — И назначь меня бригадиром. Что ж, тряхну стариной!

— Вот молодец!

— Да уж, Анисья, покажи теперешним торфушкам, как надо работать!

Женщины засмеялись и стали поочередно подходить к Тарутиной.

Записалось более девяноста домохозяек. Ольга составила из них три бригады. Уходя с собрания, она спросила у новых бригадиров:

— Разбудить вас завтра утром?

— Сами встанем, не проспим, — ответила обиженно Анисья. — Ты уж, начальник, не беспокойся за нас!

Они не подвели. Утром встретили у конторы Тарутину, получили инвентарь и с песнями отправились на работу, Их песня встревожила начальников полей. Они выбежали из помещения, чтобы поглядеть на бригады, поющие в такую рань.

— Да это домохозяйки! — воскликнул Барсуков. — На чье же это поле они пошли?

— Да уж, дружище, не на твое и не на мое, — ответил раздраженно Ермаков, снял картуз и почесал затылок.

— И тут эта девчонка поспела! — сказал не без зависти Барсуков.

— Придется и нам, миленок, перестраиваться, — проговорил Ермаков, — учиться у этой, черт бы ее побрал, Тарутиной.

— Учитесь, а я не намерен! — возразил Барсуков. — У меня своя голова на плечах, что-нибудь придумаю.

— Не будем учиться, дружище, — заставят. Жизнь заставит! Не будем — тогда таких Тарутиных немало найдется среди бригадиров и техников. Их поставят начальниками, а нам, как Волдырину…

Барсуков и другие начальники сурово выслушали Ермакова и, ничего не возразив ему, молча прошли в контору. Ермаков, не взглянув на них, надвинул картуз на лоб, зашагал за своими бригадами, направлявшимися в поле.

— Вчера и я думал о домохозяйках, а не додумал до конца, — сказал он с досадой. — Не девчонка — огонь. Да, уж она не даст нам работать по старинке. К черту самолюбие! Надо и мне вводить новое на поле.

* * *

Нил Иванович и Емельян Матвеевич сидели в кабинете и молчали.