Девушки

Окна были закрыты. За стеклами мелькали нити дождя. Грязь чавкала под ногами редких прохожих. Погромыхивал гром, и его раскаты далеко над полями повторяло эхо. Торфяные поля слегка заволоклись молочно-синим испарением. Недалеко от конторы гоготали гуси, кудахтала курица и густо трещали воробьи. Огромная, пестрая, с отвислыми розовыми сосками свинья важно пересекла улицу, остановилась у широкой коричнево-сизой лужи, на поверхности которой лопались пузыри, похрюкала, понюхала воздух, шагнула в лужу и развалилась в ней.

— Вот неряха-то! — глядя на свинью, нарушил молчание Нил Иванович. — До чего, гляжу, свиньи любят дождь! Да-а… — протянул он и, посмотрев вверх, на свинцовые тучи, сказал с раздражением: — Закрыть бы эти хляби небесные с мая до октября! Всю неделю льет, проклятый, на карты, мочит сухой торф. Одна только Тарутина и начала штабелевку на своем поле, остальные начальники крепко загрязли. Молодец! А ведь была в отстающих. Казенов грозил ей, да и я, признаться, сильно тогда усомнился.

— Зато теперь Казенов Тарутину в пример ставит начальникам полей, — отозвался Долгунов, — не нахвалится ее работой.

— Слышал, слышал! Он хвалит Ольгу, только не при нас…

— Главное то, — заметил Долгунов, — Ольга доказала, что осушку полей дренажными машинами можно производить и в летние месяцы, в разгар работы. А малая механизация, примененная ею на своем поле, в четыре раза повысила процесс штабелевки. Насколько она облегчила труд торфяниц! С большим умом, что и говорить, девушка.

— Умница! — согласился Нил Иванович. — Да-а! А дождь все льет и льет. Никакого просвета, никакой надежды. Облака обкладные. Почему никто не изобретет такие грабли, которыми при помощи эскадрильи самолетов можно было бы сгребать облака и сваливать их вместе с дождем в использованные карьеры или прямо в Оку?

Долгунов рассмеялся.

— Чего смеешься? Не веришь в такие грабли?

— Верю.

— Веришь, а смеешься! — рассердился Нил Иванович. — Я так, Матвеевич, думаю: если люди поймут как следует выгоду торфяного топлива, то они обязательно изобретут такие грабли… Ну, это пока фантазия…

Долгунов промолчал. Оба задумались, поглядывая в открытое окно, прислушиваясь к шелесту дождя. Они только что приехали из треста, где происходило совещание руководителей торфопредприятий, начальников участков, парторгов ЦК и МК партии. На этом совещании много и длинно говорилось о том, как и какими средствами победить нависшую угрозу срыва торфозаготовок, чтобы не остановились из-за недостачи топлива электростанции, а за ними заводы и фабрики.

Ораторы с пафосом говорили, слушатели с удовольствием слушали и с рвением рукоплескали начальству, а густые, темные тучи и не думали расходиться, из них гремел то сурово, то добродушно гром, лил, а порой хлестал как из ведра теплый дождь. Если бы не выступил на этом совещании представитель МК Шмелев и не предложил бы немедленно организовать воскресник на всех предприятиях, пригласить всех служащих на него, чтобы закончить штабелевку, то ораторы, вероятно, еще долго бы упражнялись в своем красноречии. Предложение это было горячо принято, и совещание закрылось.

— Как барометр? — спросил Долгунов, подходя к окну и заглядывая на небо.

— Стрелка идет на переменную, — уныло ответил Нил Иванович и замахнулся линейкой на муху.

— А что толку в этом? О, дьявол, вот уже три дня движется на переменную.

— Барометр, значит, плохой у тебя, — вздохнул Долгунов и отошел от окна. — Меня удивляет, Нил Иванович, одно…

— Что тебя, Матвеевич, удивляет? — настораживаясь, спросил Нил Иванович и наморщил лоб.

— Многие бригады отсиживаются в бараках, не работают.

— Не работают, потому что дождь, — проговорил с легким раздражением Нил Иванович.

— Почему же все бригады Тарутиной в поле? Да и она сама с четырех часов утра там. Она производит на картах формовку, кладет куски торфа в змейки и в клетки. У нее на поле змейки и клетки встретят солнце, сухой, горячий ветерок. А другие начальники только возьмутся за формовку и кладку змеек… Надо, Нил Иванович, встряхнуть начальников полей за то, что они не выводят бригады на поля. Дождь — не помеха в подготовительной работе к сушке, я так думаю.

— Гм!.. Согласен. Тарутиной дождь не мешает. Значит, он мешает только лоботрясам, — рассерженно сказал Нил Иванович и, разгладив усы, стал быстро собирать бумаги со стола и прятать их в ящик. — Знаешь, Матвеевич, я пойду в контору и серьезно поговорю с начальниками полей.

— А я поговорю с парторгами полей и с девушками, — проговорил Долгунов.

— Иди. Надеюсь, что мы всколыхнем…

Долгунов и Нил Иванович вышли и, поглядев на небо, обложенное мглисто-синими тучами, из которых лил прямой, ядреный, теплый дождь, подняли воротники плащей, спустились с крыльца и зашагали в разные стороны.

* * *