Девушки с картины Ренуара

Полотна Моне, выставленные сегодня в престижных музеях, уходят по цене от 13 000 («Ярмарка») до 30 000 франков («Зима в Аржантее»). Холсты Сезанна идут подешевле, Писсарро — по совсем скромной цене, картина Моризо «На террасе» оценивается в 17 000 франков. К импрессионистам относятся еще по-разному, но эпохе поруганных художников, над картинами которых посмеивалась публика, пришел конец. Коллекционеры, над которыми подшучивали за то, что они, вопреки мнению Академии и общественности, верили в новые таланты, взяли убедительный реванш.

Удивительно, но коллекция Руара собиралась не из спекулятивных намерений. Ее владелец скупал произведения, руководствуясь исключительно чутьем и упорством. Руару было важно, чтобы произведения искусства радовали его взгляд и привносили в жизнь ни с чем не сравнимое наслаждение. Ему нравилось жить среди игры цвета, необычных и разнообразных образов. Он получал удовольствие от открытия новых имен.

«У меня здесь никогда не было нелюбимых вещей», — говорил он своим гостям. Его коллекция была детищем просвещенного любителя, не затруднявшего себя ни предрассудками, ни соображениями выгоды. Он создавал ее так, как подсказывало ему сердце. Вот почему его дети с волнением наблюдают за тем, как обретают новых хозяев картины, создававшие атмосферу их дома. К тому же многие из них были написаны друзьями отца… У каждой из картин своя, особая история, но все они являлись частью собрания. Отныне оно будет разрознено.

«Ничто не исчезает бесследно, — пишет Арсен Александр в предисловии к каталогу. — То, что было собрано с истинной страстью, остается объединенным духовно. Из далеко унесенного ветром семени вырастает лес». Его добрые слова, возможно, утешают детей Руара. Но от этого не притупляется чувство щемящей тоски, всегда сопровождающее смерть ближнего.

Больше всего страданий приносит продажа картин Ренуара, особенно картины «Утренняя прогулка верхом в Булонском лесу», на которой изображена великолепная амазонка на лошади (Ренуару позировала красавица Генриетта Дарра). Крупноразмерное полотно, отклоненное Парижским салоном 1873 году, было продано за 95 000 франков. В течение сорока лет картина висела в мастерской Анри Руара, над мольбертом, за которым он сам писал. На аукционе «Утренняя прогулка» досталась Эжену Дрюэ, торговцу с улицы Руаяль. Сегодня картина находится в гамбургском Кунстхалле.

Та же самая участь ожидает картины Дега, ставшие «триумфаторами» распродажи коллекции Анри Руара. Уплаченная за «Танцовщиц» сумма оказалась одной из самых высоких за три аукциона. «Репетиция танца» была продана за 150 000 франков, «Танцовщицы в репетиционном зале» — за 100 000 франков, а обычная копия, сделанная Дега с картины Пуссена «Похищение сабинянок», ушла за 35 000 франков. Вершиной продаж становятся «Танцовщицы у балетного станка», изначально оцененные Дюран-Рюэлем в 200 000 франков: молоток из слоновой кости опускается вниз на цене в 435 000 франков! Анри Руар приобрел их за сотню франков (точнее, за двадцать пять луидоров [44] ). Ему пришлось противиться желанию Дега забрать ее для доработки — в частности, для того, чтобы убрать с холста лейку, которая каждый раз раздражала его взгляд. 10 декабря обществу «Друзья музея Люксембургского дворца» пришлось отступить перед Луизой Хавермейер, богатой вдовой американского сахарного магната. Именно она завладеет этой картиной через посредничество Дюран-Рюэля, «хитрая и меланхоличная улыбка которого» не ускользает от репортера из журнала Illustration. Являясь одним из основных продавцов Дега, Дюран-Рюэль особенно наслаждается успехом торгов. Дважды он терпел крупные убытки, слишком рано пытаясь продавать картины импрессионистов, некогда совсем непопулярных художников. Для Дюран-Рюэля триумф продаж означает признание и его заслуг. Через несколько лет Луиза Хавермейер уступит «Танцовщиц у балетного станка» нью-йоркскому музею Метрополитен, где картина находится и по сей день.

Постаревший, согнувшийся под грузом лет Дега — ему около восьмидесяти — сверху, из маленького зала слева наблюдает за распродажей коллекции, которая много лет собиралась у него на глазах. «Потрошение» коллекции разрывает ему сердце.

Каждый удар молотка для него похож на похоронный звон, вызывающий воспоминания и обещающий скорую смерть. Полуслепой, опирающийся на трость, он сидит с отсутствующим взглядом, погрузившись в себя. Расстроенный Даниэль Галеви, заметив Дега, бросается к нему. Вся семья Галеви, за исключением Даниэля, рассорилась с Дега после дела Дрейфуса. «Ему только что сообщили, по какой цене была продана его картина, — вспоминает Галеви. — Он слегка улыбнулся, словно испытывая удовлетворение в глубине души.

“Забавно, — проговорил он, — я продавал эти картины по пятьсот франков…”»

Некая дама, подошедшая к Дега, чтобы «поздравить» его с успехом (и желая поддеть художника), напоролась на остроумный и едкий ответ. «Я думаю, тот, кто это сделал, не дурак, но тот, кто столько заплатил, — дурак», — сказал Дега, в первом случае имея в виду себя, а во втором — покупателя своей картины.

С виллы «Коллетт» в Кань-сюр-Мер лечащийся там от ревматизма Ренуар следит за перипетиями распродажи. Он получил каталог, отправленный ему сыновьями Руара. Поскольку его, так же как и Дега, аукцион касается в первую очередь, в письме от 16 декабря 1912 года, адресованном Поле Гобийар (племяннице Берты Моризо), он замечает: «Вас, должно быть, очень волнует эта сенсационная распродажа, потрясшая весь мир. Это, наверное, весьма увлекательно». Он даже рассказывает, как отразилось это событие на его настроении — никакой ревности с его стороны. «Дега, видимо, продолжает ворчать из принципа, иначе он не был бы Дега. А я радуюсь тому, что могу заочно присутствовать при столь удивительных событиях».

Потомки Анри Руара не выставили на продажу ни одну из картин, ни один из рисунков отца. Анри хранил собственные произведения в большом секрете, «упорно пряча» их в доме, как пишет Арсен Александр, подальше от главных сокровищ коллекции. Его четверо сыновей и дочь разделят работы отца между собой, никогда не выставляя их на продажу. «Из-за скромности Анри его собственное творчество остается в тени. Картины известны только его друзьям и детям», — ранее отмечал Поль Валери, питавший к нему почти сыновнюю любовь. Анри Руар принимал участие в выставках вместе с импрессионистами, но сдержанно относился к своему таланту. До самой смерти он отказывался от предложений выставить все написанные им картины, и даже его другу Полю Дюран-Рюэлю не удалось переубедить его. Распродавая коллекцию, дети Руара доверят Дюран-Рюэлю организовать первую выставку живописи Анри в знаменитой галерее на улице Лафайет.

Один из правнуков художника, Жан-Доминик Рей, околдованный искусством своего предка, метко анализирует нюансы его творчества. «У каждого художника есть любимый цвет, не единственный, но доминирующий, которым он в разные периоды по-разному пользуется. Красный цвет или розовая плоть у Ренуара, голубой у Моне, возможно, коричневый — у Дега. Руара увлекал зеленый».

Ностальгическая нежность цвета на изящных рисунках долгое время будет напоминать о внутреннем мире Анри Руара. Его леса, поля, опушки, окруженные высокими, скрывающими горизонт деревьями, размытые силуэты женщин и всадников, исчезающих в тумане, легкий дымок уединенного очага — все это осталось где-то на полпути от Барбизонской школы [45] к импрессионизму.

Убежищем для души художника была природа, прекрасная и загадочная, спокойная и радостная. Дега, не любивший деревню и писавший, не выходя из мастерской, иронизировал над любовью Руара к пленэру, где, по его мнению, можно разве что простудиться. «Всякие ван Дейки и другие, которых ты видел в Брюгге, рисовали любые цветы, деревья и горы, выглядывая из своего окна», — писал Дега.