Девушки сирени

Я даже не понимала, считает ли Петрик меня привлекательной. Белые чулки, которые мы все носили, не очень маскировали мою изуродованную ногу. Люди на улице, увидев меня, часто останавливались с открытыми ртами, в их глазах читался вопрос: «Что с тобой такое случилось?»

Может, он теперь считает меня уродливой? Стоит ли рассказать ему о том, что сообщила мне Луиза? Про то, что он меня любит? Нет, я обещала, что выполню ее последнее желание и никогда ее не выдам.

– Сколько машин, – буркнул Петрик и сбавил скорость. – Где только они бензин достают? В больницу поедем кружным путем.

После возвращения домой он нервничал и злился по малейшему поводу. Например, из-за заторов на дороге. Из-за неправильного ударения в слове. Из-за брызг дождя.

– Нам торопиться некуда, – напомнила я. – Мы же носилки перевозим.

Дождь к этому времени усилился, и дворники на лобовом стекле проигрывали битву струям воды. Мама бы сказала – льет как из ведра.

Мама.

Мы свернули на улицу Нади.

– Будем проезжать мимо ее дома, – пробормотала я.

– Кася, я знаю. Не слепой.

– Ты так и не сказал мне, что означает «Жегота». Это было написано на конверте, который я взяла на той квартире.

– Совет помощи евреям. Надина мама знала одного из основателей этой организации.

– Где ты их прятал?

– Мне бы не хотелось…

– Ты не можешь все время держать это в себе.

Петрик снова переключил скорость и, не отрываясь, смотрел на дорогу.

– Они жили на разных безопасных квартирах, – наконец произнес он. – Пока эти квартиры были безопасными. Потом какое-то время в подвале у Зета. А когда нас арестовали…

Когда мы подъезжали к дому Нади с блестящей от дождя оранжевой дверью, движение совсем замедлилось.

Я первой увидела черный комок на пороге.

– Стой, Петрик. Там Фелка.

– Опять?

Петрик потянул рычаг тормоза, включил мигалку на крыше «скорой» и выпрыгнул из кабины. Я тоже быстро, насколько могла, выбралась из высокой кабины и поднялась на крыльцо. Фелка, свернувшись клубочком, лежала на коврике, она вымокла, но не робела.

В доме Нади теперь жили Рискасы, симпатичный учитель и его жена. Их дом в Варшаве разбомбили, и они, поверив новым властям, которые обещали бесплатное жилье, перебрались в Люблин. Власти вынуждены были раздавать такие обещания, ведь многие поляки не доверяли новому правительству. Они не возвращались из Лондона и других мест, поскольку подозревали, что Польша не станет такой свободной и независимой, как декларировал Сталин.

Рискасы не удивлялись, что собака часто появляется у них на крыльце, и в таких случаях сразу звали нас. Папа как мог старался удержать ее дома – запирал, даже привязывал, но она умудрялась убегать. Мы все понимали, кого она ждет.

Пока мы уговаривали Фелку пойти с нами, за «скорой» выстроилась очередь из машин.

– Ну же, девочка, пойдем, – как можно ласковее просил Петрик, но Фелка не реагировала. Тогда он повернулся ко мне: – Ты бери ее под передние лапы, я возьму сзади.

Мы спустились с Фелкой с крыльца. Водители, как только поняли, что «скорая» остановилась посреди улицы из-за собаки, стали дружно сигналить.

Наконец мы затащили собаку в кабину и пристроили ее между нашими сиденьями. Я укрыла ее махровым полотенцем. Когда мы отъехали от дома, Фелка встряхнулась и забрызгала всю кабину. Даже нам на лица попало. Я стряхнула грязную воду с белого халата.

Теперь особо не поцелуешься.

– Может, Надя еще вернется, – сказала я.

– Вытри у нее за ушами. Она это любит.

Я потерла Фелку полотенцем по голове и под седой мордой.

– Депортированные еще возвращаются.

– Кася, не называй ее депортированной. Признай правду. Ее убили нацисты, и она никогда не вернется. Как и все остальные.

– Ну хоть у твоей мамы завтра будет поминальная служба.

– Поминать будут не только мою маму. Эта панихида по двум сотням убитых вообще в цирк превратится. Прошу тебя, не ходи туда.

– Папа говорит, там будут агенты НКВД.

– А что они могут мне сделать? Убить? Если быстро, так ради бога.

– Они охотятся на членов Армии Крайовой. И на всех старших участников Сопротивления.

– Кася, я был солдатом Красной армии…

– Против своей воли…

– Пока это для меня как охранная грамота.

– Папа говорит…

– Что ты заладила: папа говорит, папа говорит. Ты что, сама думать разучилась?

Я потерла полотенцем живот Фелки, и она сразу перевернулась на спину.

– Может, мне тогда не надо было идти на задание, – сказала я.

– Я сам каждый день об этом думаю. Погибла не только моя сестра, которая была еще совсем девчонкой. Погибла твоя мама, которую я тоже очень любил. А с тобой что они сделали? А я – вот он! Живой и здоровый. Какой я после этого мужчина? Иногда думаю: если бы у меня не было тебя… – Петрик мельком посмотрел на меня. – Я бы предпочел умереть.

Я всматривалась в его лицо. Он действительно это произнес? Петрик смотрел на дорогу, но я была уверена, что не ослышалась.

Если бы у меня не было тебя.

Я потянулась к его руке, которая лежала на сиденье.

– Не говори так. Это смертный грех и…

Петрик снова взялся двумя руками за руль.

– Ладно, забудь.