Девушки сирени

Я собрала целый альбом, посвященный нашим успехам в России. Взятие Киева. Наступление на Москву. Да, мы потерпели первое поражение в нескольких километрах от Кремля. Но это из-за ранней и очень холодной зимы. Наши солдаты сражались в легкой форме. Когда фюрер призвал германский народ посылать нашим мальчикам теплую одежду, мы все как один отправили на фронт лыжные ботинки, зимние наушники и бесчисленное количество меховых курток! Газета предсказывала, что с приходом тепла мы пойдем в наступление и начнем одерживать очередные победы.

Моя карьера тоже пошла в гору. Летом на место коменданта Кёгеля прислали гауптштурмфюрера СС Фрица Зурена. Это была хорошая замена. Кёгель – тучный и многословный, Зурен, в противоположность ему, подтянутый и краткий. Он оказался приятным мужчиной и по достоинству оценил тяжелую работу, которую я проделала, чтобы навести порядок в санчасти. Мы с ним сразу поладили.

Комендант устроил вечеринку в честь своего назначения.

В тот вечер я вышла из коттеджа без пяти семь и поднялась по крутой лестнице к дому коменданта – дом с бежевыми оштукатуренными стенами, с треугольной крышей и зелеными ставнями стоял на гребне горы. С такой высоты хорошо просматривался весь лагерь и сопредельные территории, включая лагерь для молодежи «Уккермарк» и вспомогательный лагерь «Сименс». Я видела, как с наступлением темноты в основной лагерь строем возвращаются заключенные. Мощные прожекторы освещали блоки. Завыла сирена, и заключенные потянулись на построение.

Мы проводили испытание новых печей. Из двух высоченных труб крематория к небу поднимался смешанный с искрами дым.

Вид на озеро был просто великолепным. Серая гладь воды тянулась к противоположному берегу, а там виднелись кирпичные домики милого сердцу Фюрстенберга и шпиль городской церкви. На горизонте сгущались серые облака.

Я в компании коллег из лагерного персонала вошла в дом. Эльфрида Зурен, стройная светловолосая супруга коменданта, приветственно помахала нам рукой. В отличие от своей предшественницы, Анны Кёгель, которая орала на парикмахершу в лагерном салоне красоты, Эльфрида была женщиной мягкой. Казалось, ее основной заботой было уследить за четырьмя детишками. Те шалили и разбегались по дому, как гуси на ферме.

Я прошла через гостиную мимо старика в тирольском пиджаке и шляпе, который наигрывал на фортепьяно народные немецкие мелодии, и вошла в небольшую библиотеку. Зурен стоял в углу и наслаждался пивом и сигарой в компании Фрица и доктора Розенталя. Все стены украшали охотничьи трофеи. Голова оленя. Чучело рыбы. Дикий кабан. На книжных полках Зурен выставил обширную коллекцию статуэток Гуммель, но, что странно, только мальчиков.

Мужчины были слишком увлечены беседой на свою любимую тему и не сразу заметили мое появление. Темой разговора был бордель в Маутхаузен, куда Зурен посылал заключенных из Равенсбрюка. Они обсуждали детали и говорили о том, что было бы неплохо напоследок стерилизовать победителей.

Фриц встретился со мной взглядом и поморщился.

Зурен с Розенталем переместились в гостиную, а я подошла к Фрицу под висящую на стене голову дикого кабана с высунутым из разинутой пасти искусственным розовым языком.

Отношения у нас складывались как нельзя лучше. Мы вместе смотрели «Штуки» в лагерном кинотеатре над гаражным комплексом. Это сентиментальная история немецкого летчика, который излечивается от депрессии, слушая Вагнера. Фриц весь фильм ерзал в кресле и ворчал, что все это глупости. Но я была рада возможности провести этот вечер вместе с ним. А еще Фриц подарил мне гиацинт в горшке. Теперь он украшал мой рабочий стол и наполнял кабинет сладким ароматом. Хорошо, что Фриц догадался подарить мне цветок в горшке, а не срезанные цветы, которые очень быстро вянут.

– У Зурена такой чудесный дом, – сказала я.

Фриц пригубил пиво.

– Все зависит от того, в каком виде ты любишь животных.

В кухне затявкала собака. Судя по всему, мелкая. Мне такие не нравятся. Крупных хотя бы выращивают с определенной целью. Для охраны или охоты.

Мы прошли в кухню. Она была чистая и современная, с полированными дубовыми шкафами и освещением по последнему слову техники. Гости наливали себе пунш из большой хрустальной чаши на кухонном столе.

– Как ты думаешь, Гебхардт пошлет Гиммлеру последние результаты по испытанию вакцины? – спросила я. – Он о нас упомянет?

Фриц придержал для меня дверь, когда мы возвращались в гостиную.

– Мне это безразлично. Я уезжаю.

Я резко остановилась, у меня даже в глазах немного помутилось. Неужели так просто возьмет и уедет? Фриц, один из моих немногих союзников, оставит меня с Бинц и Винкельманном?

– Почему так внезапно? Может, подумаешь…

Фриц допил пиво и поставил кружку на стеклянный куб, в котором замерли перепуганные насмерть и так и не сумевшие взлететь куропатки.

– Если ты еще не заметила, я сыт Гебхардтом по горло.

– Стресс действует на нас по-разному…

– Ты не в курсе и половины того, что происходит в Хоэнлихен. Вчера пересаживали руку. Половина Берлина съехалась в санаторий, чтобы поглазеть на руку какой-то бедной заключенной цыганки.