Дезертиры любви

Это была правда, хотя на эту осень они с женой договорились иначе. Жена это помнила, но ничего не сказала. Она боялась. Она боялась потерять этого друга, хотя видела, какой он надутый и как значительно говорит о том, что мальчик принадлежит своей матери и ему, мужчине, который рядом с ней. Отец видел ее страх и видел спрятанный за значительностью страх ее друга, чувствовавшего, что по своим возможностям и общественному положению он уступает и даже преимуществом молодости воспользоваться не может. И отец видел страх своего сына, который делал вид, что происходящее его не касается.

Ее «другой» вошел в раж, шумел о похищении, суде и тюрьме и кричал сыну, чтобы тот шел с ним к машине. Сын пожал плечами и встал; он ждал. Отец читал в его глазах вопрос, призыв бороться и победить – и разочарование капитуляцией отца. Отец должен был наорать на этого другого, отколотить его или убежать вместе с сыном. Все было бы лучше, чем вот так подчиниться, тоже пожать плечами и с беспомощной улыбкой кивнуть сыну, сожалея и ободряя.

Хотел ли он облегчить этим положение сына? Или матери? Или был втайне рад тому, что сына забирают и можно снова заняться своей работой?

Джипы, проехав площадку и не выключая моторов и фар, припарковались перед церковью. Офицер и полевой командир отдали приказы, и солдаты зашли в церковь. Немец пересек площадку, обошел колокольню и обнаружил за ней еще одну, тоже сгоревшую, двухэтажную пристройку на два помещения, а за хором[35] – лестницу, которая вела куда-то вниз по склону. Было слишком темно, чтобы он мог разглядеть куда. Он стоял и смотрел на ступени. Время от времени снизу доносился какой-то крик, словно во сне кричала птица. Затем его позвал офицер.

Он повернулся и пошел назад. Только тут он заметил, что кто-то сидит, съежившись, у верхней ступени лестницы. Он испугался, возникло чувство, что его подслушивают, за ним наблюдают. Он не мог разглядеть, была эта фигура в темном облачении мужской или женской. Не поднимая к нему лица, фигура что-то произнесла, но он не разобрал что. Он переспросил, и она снова что-то сказала, но он даже не понял, повторила ли она сказанное или сказала что-то другое. Офицер снова позвал его.

В церкви при свете фар копошились водители, стаскивали в кучу обугленное дерево стропил, скамей и исповедален и расчищали в хоре пол вокруг алтаря. Офицера и полевого командира нигде не было видно. На каменном пороге двери, ведущей на колокольню, сидел канадец с плоской серебристой фляжкой в руке.

– Идите сюда! – Канадец помахал немцу фляжкой.

Немец сел и, набрав в рот глоток виски, катал его во рту, пока не начало жечь.

– Вы можете мне сказать, зачем у них с собой спальники и продукты, когда мы должны же были ночевать в монастыре? Они там устраивают очаг для варки и наши спальные места в хоре.

Немец проглотил виски и сделал еще один глоток.

– На всякий случай. Они знают, что́ это за дорога, и знают, что может случиться всякое.

– Они знают, что это за дорога? И предпочли тащить нас на джипе, вместо того чтобы перенести через горы вертолетом?

– Никогда не летал на вертолете.

– Ро-то-то-то-то, – изобразил канадец и покрутил фляжкой по кругу над головой. Он был пьян.

Потом они услышали два выстрела и спустя мгновение – третий.

– Это командир. Во всяком случае, его пистолет. А у вас есть?

– Пистолет?

Из темноты выступили полевой командир и офицер.

– В кого стреляли? – крикнул навстречу им канадец.

– Ему показалось, что он услышал гремучую змею, – командир кивнул в сторону офицера, – но здесь их нет. Не беспокойтесь.

5

За ужином канадец обратился к полевому командиру. Это стрелял он, а не офицер, так почему он это отрицает? Чуть помедлив, офицер начал иронизировать над инхэниеро. Значит, он точно слышал, что выстрелы были из «токарева»? Значит, он знает, как звучит «токарев», и «макаров», и «браунинг», и «беретта»? Разве это не удивительно? Что именно он так точно различает звуки выстрелов? Что он так хорошо разбирается в оружии? Именно он.

Канадец смотрел вопросительно.

– Вы же в свое время убыли из Америки в Канаду, потому что не захотели иметь дело с оружием, разве нет?

– Ну и что?

Офицер расхохотался и хлопнул себя по ляжкам.

Огонь догорел; они лежали в своих спальниках, и немец сквозь остатки балок крыши смотрел в небо. Обилие звезд вновь захватило его. Он поискал падучую, чтобы снова последить за ней взглядом. Но не нашел.

Настоящий отец борется за своего сына. Бьется за него. Или убегает с ним. Но не сидит наблюдателем и не пожимает плечами. И не смотрит с неловкой улыбкой на лице, как кто-то отнимает у него сына.