Дезертиры любви

В памяти его возникали другие, тоже постыдные, сцены. Обед с высокопоставленными коллегами, которые его не признавали и которых он презирал, но которым тем не менее старался понравиться. Вечер с женой и ее родителями, когда ее отец дал ему понять, что желал бы для своей дочери другого мужа, а он вежливо усмехался и оставался сидеть. Урок танцев, когда последний танец он танцевал с самой красивой девочкой, которую как партнершу последнего танца должен был провожать до дома и которую у него, смеясь, увел из-под носа кто-то из больших и сильных, а он делал хорошую мину при плохой игре.

У него горело лицо. Он буквально сгорал от стыда. Ни воспоминания поражений его жизни, ни провалившиеся проекты, ни умершие надежды – ничто не ощущалось так телесно, как стыд. Он словно пытался убежать от себя и не мог от себя оторваться, его словно тянуло, тащило в разные стороны. Словно разрывало надвое. Да, думал он, да, это стыд. Это телесное ощущение разорванности – от двоедушия, нынешнего или прежнего. Одной половиной души я презирал коллег, а другой хотел им понравиться; тестя наполовину ненавидел и наполовину чтил, ради жены; и красивую девочку желал не всем сердцем и не со всем мужеством. И моему сыну я был только полуотец.

Он заснул. Проснулся сразу в ясном сознании. Сел, вслушиваясь в темноту. Он хотел понять, что его разбудило. Вновь слышались только крики какой-то птицы и какой-то шелест, словно ветра в листве. Внезапно джип, припаркованный перед порталом, вспыхнул, произведя громкий хлопок. Пока немец выбирался из спальника, офицер пробежал сквозь портал на площадку к джипу, стоявшему рядом с горевшим, снял его с тормоза и начал толкать. Немец прибежал следом и стал помогать. От огня шел палящий жар; каждый миг немец ждал, что огонь перекинется. Но они успели. Два других джипа стояли в безопасном отдалении.

– Вы разве не…

– Да, я поставил часовых перед входом.

Офицер увлек немца в церковь. Хор был пуст. Все стояли у входа в том месте церкви, которое не было освещено пламенем. Пока огонь не погас, никто не произнес ни слова. Затем офицер и полевой командир шепотом отдали приказы, и люди растворились в ночной темноте.

– Мы поднимемся на колокольню. Вы идите в хор. Вот, профэсор, возьмите мой пистолет. – Офицер отдал немцу свое оружие. Затем он и полевой командир тоже исчезли.

Канадец задержал немца:

– Утром, когда рассветет, берем один джип и пару ребят и валим назад. Если они не хотят, чтобы мы добрались в их идиотский город, черт с ними. Не для того я в свое время поехал в Канаду, а не во Вьетнам, чтобы позволить им прикончить меня здесь.

– Но…

– Где ваш рассудок? Они не хотят нас. Они не прикончили нас, хотя могли, потому что они вежливые люди. Но для них это серьезно, и если мы не ответим вежливостью на их вежливость, то и они станут невежливы.

– Кто «они»?

– Откуда я знаю? Да меня это и не интересует.

Немец колебался.

– Но разве перед нами не стоит…

– …задача принести в страну мир? И разве мы не двое из двенадцати апостолов мира? – Канадец рассмеялся. – Не понимаете? Все так, как сказал этот их президент: пока что им слишком нравится драться, чтобы с ними можно было заключить мир. Это как с алкоголем. Пока алкоголик не опустится – не опустится так низко, что уже ниже некуда, – он пить не перестанет. – Канадец вытащил из кармана фляжку. – Ваше здоровье!

6

Немцу было холодно, но все-таки он заснул. Проснулся он с одеревеневшими руками и ногами; уже брезжило утро. Он поднялся; два аккуратно припаркованных рядом джипа стояли слева, еще один смутно рисовался посреди площадки. Немец не заметил, что ночью они его откатили так далеко. Деревья на склоне за площадкой плыли в тумане. Свет был серый и тем не менее резал глаза.

Немец слышал шорохи. Раз за разом металл звякал о камень и раз за разом, сочно чавкая, земля шлепалась на землю. Водители копали могилу? Блеклым желтым шаром вставало солнце.

Звяканье заступов напомнило ему каникулы у моря и замок на песке, который они с сыном построили, потому что все отцы строят со своими детьми замки на песке, и его сын хотел, чтобы у него был отец как у всех, и хотел строить с отцом то, что все строят со своими отцами. К тому же сын хотел особенный песчаный замок, такой, чтобы им можно было похвастаться. Он хотел бы похвастаться перед товарищами по школе и по играм, но там никого из них не было, и это строительство отца и сына, на которое было потрачено много труда, цели своей не достигло. Как не достиг цели и поход в горы несколько лет спустя. Они не зашли так далеко, как собирались или как, по его представлениям, должны были зайти, чтобы сын почувствовал себя победителем, принявшим вызов. В памяти всплывали и другие эпизоды, когда он делал не то, что должен был: требовал, вместо того чтобы похвалить, ругался, вместо того чтобы утешить, устранялся, вместо того чтобы вмешаться. Они тянулись в его воспоминаниях, как длинный поезд, ползущий вдоль горизонта. Поезд, в который он должен был сесть, но который давно ушел.