Дежурство

Вместо ответа я отдёрнул ножной конец покрывала и проверял пульс за внутренней лодыжкой и на тыле стопы с обеих сторон.

— Похоже вы пытались мне спасти жизнь, хоть я вас и не просил, — пациент вёл речь с интонацией герцога.

— Я бы не говорил таких высоких слов. Я на работе, вас оперировали по жизненным показаниям и может случиться ещё всякое.

Пульс никак не находился, но мне стало казаться, что оперированная конечность холоднее. Я совсем упал духом. Одеяло вернулось на место. Пискнул монитор, показав нормальное артериальное давление. С него мой взгляд соскочил на окно без штор. Чёрный квадрат из ничего. Тьма.

— Я вас не просил, я хотел умереть.

— А сейчас? — я смотрел на волка, пожирающего солнце на худом плече больного.

— Сейчас я об этом говорить не хочу. Тем более с вами.

К счастью подошла сестра менять пакет с раствором и я, пропуская её, отошёл от кровати. Сел и написал подробный дневник, отметив всё как есть. Подчеркнул отсутствие возможности сделать по дежурству УЗДГ сосудов. Сил вставать не было, но страх снова услышать герцогский тон неприятного мне пациента, от которого я был в пяти метрах, подтолкнул меня идти.

— Спасибо, не сказал? — Анатольич писал историю за соседним столом.

— Да какое, там, как бы ампутации не было, пульсации не нахожу, стопа прохладная — я остановился над макушкой реаниматолога.

— Не ссы, ампутацию следующий дежурный будет делать, время собирать манатки домой.

— А что так темно, Анатольич?

— Не знаю, — тот смотрел в окно, — темно? Может часы перевели? Когда их переводят?

— Точно не в середине лета, Анатольич.

— Это мы просто сидим тут под лампами, как на воздух выйдешь, особенно в сторону дома, тебе солнце засветит.

Он взял следующую историю и стал вклеивать новый лист. Я дошёл до дежурного анестезиолога напомнить ему про вывих в травме. В ответ я получил массу инструкций. Что я должен повторить ЭКГ, показать толстого терапевту, исключить у него диабет, убедиться, что он точно не ел и не пил. Другими словами, мне дали понять, что никто наркоз после тяжёлой ночи давать не собирается. Я направился наверх записать всё это и заодно посмотреть с девятого этажа в окно. Чувство что я потерял рассвет начало меня беспокоить.

***

Суббота. Хоть день и не рабочий для основного состава больницы, для кафедры, для руководителей, пятиминутка с докладом дежурного всё равно бывает. Проходит в вялом, даже излишне расслабленном режиме. Одна пара дежурных хирургов рассказывает о ночных подвигах, вторая, заступающая, кивает и понимая, что сутки впереди долгие, неспешно включается в работу. Сидят не на своих привычных местах, которые займут в понедельник в переполненной комнате, а в первом ряду, на лучших чужих местах аксакалов от хирургии. Ночных с одной стороны гонят домой, заслужили, с другой, расспрашивают о деталях, ищут недоделки. За этим разговором четверых следит кто-то с кафедры, по случаю заскакивающий каждую субботу чтобы принять отработки у студентов или перевязать своего пациента. Кафедрал в субботу имеет меньше веса, по сравнению с буднями, но разбавляет атмосферу своим выспавшимся и ни за что не отвечающим лицом. Если нужно, всегда оставит запись обхода у тяжёлого пациента, создаст видимость консилиума. Суббота. Мне тоже сейчас предстоит подняться на восьмой, увидеться с гневным Мих Михом и сдать дела следующему молодому хирургу или травматологу. На место Мих Миха заступит такой же старший матёрый, может Иваныч, а может другой, я не помнил кто там в графике. Меня должен сменить травматолог-дежурант, подработчик из другой больницы, которого все знали мало. Дверь в ординаторскую травмы всё ещё закрыта. Придёт, значит, под самую пятиминутку, к 9:00. Осталось пятнадцать минут, над дверью в операционную травмотделения зеленели квадратные цифры электронных часов, а я стоял между закрытой ординаторской, где хотел рассказать более откровенно о случае с артерией, и окном в коридоре, за которым по-прежнему была летняя ночь. Сменившаяся сестра, энергичная невысокая женщина звала пациентов на завтрак. Немногие ходячие заскрипели костылями. Без тринадцати девять. Я зашёл в 905-ю, мимо тумбочек, заставленных тарелками с кашей с куском хлеба на краю, на котором пирамиду завершал квадратик масла, я пробрался к кровати наблюдателя дел за окном. Его нога сползла-таки с подставленной шины, постель была обмочена и смята так, будто он метался во сне. Лицо покрылось небольшой испариной. Лихорадка? Пневмония?

— Как ваши дела? — спросил я, уже параноидально проверил пульсации артерий на сломанной ноге.

— Плохо. Тьма. Всё ночь не кончается. Теперь всегда так будет.

Я промолчал. Без десяти девять. Через пару минут я спущусь на пятиминутку. Всё закончится, только вот рассвета действительно нет. Может быть пришедшие объяснят эту аномалию. Они проснулись в тепле, смотрели новости по телевизору, у них внутри завтрак, научные степени и собственное мнение о мире и вещах в нём.

— Доктор, мне не от ноги плохо, мне за солнце плохо. Где оно?