Дежурство

Сосудистых в нашей славной клинике не обитало. Они жили в другой, за горой, за лесами и долами, за колхозным рынком и крайне неохотно приезжали даже днём на помощь. По дежурству я и вовсе не мог вспомнить такого визита. Ожидая ответа с того конца коридора, где Анатольич звонил в сосудистый центр я подготовил всё для гемостаза и отвечал на вопросы Артура.

— Да, тут можно, а тут уже нельзя. У некоторых да. Бывают варианты анатомии. Да. Это ты верно подметил. Здесь никак. Поэтому и ждём помощи.

Анатольич вернулся, не дозвонился, но передал сообщение. Почти следом за ним дверь в операционную приоткрылась и женский голос возвестил.

— Перезвонили. Не приедут, заняты. Сказали, что наша больница им ещё за прошлый год не заплатила. Ругались.

Дверь закрылась.

— Что делать будете? Мне добавлять? Пора решать, — за плечом встал анестезиолог.

С моей стороны пауза выдавала отсутствие опыта. Окно стало абсолютно чёрным. Пришла ночь.

— Чего копаетесь? — в операционную зашёл, почти влетел толстый Мих Мих. Старший дежурный хирург Михаил Михайлович в извечной марлевой маске старого фасона, с квадратными дырами между нитями марли в которые легко пролезла бы сигарета. Маска закрывала пол-лица и достигала груди, завязки, накинутые на плечи были, пожалуй, по полметра. Мих Мих был красным выше маски и явно заведённым чем-то до кипения.

— Что копаетесь, спрашиваю, заняли сестру, операционную. Травму свою на десятом ковыряйте, у нас острый живот в приёмном!

Анестезиолог, который реаниматолог, сказал:

— Я вообще в гостях, могу уйти.

— Не ёрничай тут, — Мих Мих заглянул через руку Артура в рану, затем глянул на лицо больного, — ну, правда, что ковыряетесь, отхерачьте ногу этому наркоману. У нас острый живот ждёт. А после этого надо ещё кварцевать, после такого.

Мих Мих, решивший, что достаточно обозначил позицию по плану закругления работы вышел. Было слышно, что он стоит в предоперационной и не уходит пока.

— На живот я не останусь, мне надо экстубировать во взрослой, — сказал анестезиолог и сел на железный вращающийся стул, — Работайте. Остановилось кровотечение? Будете ждать сосудистого?

— Кого? Офонарели? Я тут тридцать пять лет работаю, сосудистых в операционной не видел. Зашивайте давайте! — старший хирург был тут как тут. Мих Мих опять вышел, теперь точно полностью, дверь предоперационной хлопнула, заскрипел лифт.

Артур спросил: «Откуда он знает, что больной наркоман? Опыт?». Никто не отвечал.

Перелом берцовых костей никак не давал мне прицелиться и определиться с тем какую именно артерию я собрался отключить. По переминанию с ноги на ногу Артура я видел, что торможу. Нельзя же тут прошивать. А что можно?

— Ну? — пожилая анестезистка подала голос вернувшись после сигареты к нам, — каталку звать?

— Не решили они, — ответил за меня анестезиолог, — ждут пока Мих Мих их выгонит пинками.

Сестра то ли выдала грубый смешок, то ли кашлянула и снова вышла к открытому окну предоперационной.

— Будем останавливать, не жгут же возвращать на место, что ещё делать? Поправьте свет, пожалуйста, — я ртом изнутри жевал маску и выбросил окровавленную салфетку в тазик.

Скрипнула старая семиглазая лампа, пару раз дёрнулась под руками анестезиолога и замерла в приемлемом положении светового пятна. Запшикал тонометр, поехала по полу вторая система для капельницы. Я опустил в рану иглодержатель, прошил и сам же завязал. Надёжно, разными узлами. И всё вдруг стало легко и расслабленно. Дополнительные швы на мелкие кожные сосуды, дренаж, обработка кожи перед ушиванием, позволение Артуру завязать пару незначимых швов. Выдох. Пациент уже на спине и едет в реанимацию. Добрый дядя Анатольич решил взять длинноволосого до утра, прокапать плазму и сделать хорошую биохимию, посмотреть статус повреждения молодого организма наркоманией.

— И ВИЧ, — крякнул врач.

— И, конечно, ВИЧ, — согласился я.