Дядя Кузя - куриный начальник [авторский сборник]

— Ладно, ладно, переделаем, всё переделаем: и пазы углубим у брёвен, и стойки другие поставим, и моху ещё подвезём.

С этого дня плотники стали делать всё так, как хотел и как велел старик. Были они с ним очень обходительны, любезны и льстиво называли его десятником.[11]

Придут, бывало, утром на работу, сядут покурить и скажут:

— А где же это десятник-то наш? Неужто проспал?

— Здесь я, здесь, — отзывался дядя Кузя из сруба и вылезал в окно, весь в стружках и клочьях моха: это он раньше всех явился и всё проверил.

— Как работа? — спросят, бывало, плотники.

— А чего — как? — невозмутимо ответит дядя Кузя. — Коли немножко получше, так и было бы в самый раз. Глаз да глаз за вами нужен.

И так вот до самой весны, покуда не было закончено строительство, ходил дядя Кузя в должности десятника, но зато уж помещение птицефермы получилось на славу: тёплое, светлое, просторное. А плотники, получая расчёт за работу, жаловались председателю:

— Ну, брат, давненько мы такого тяжёлого строительства не производили, давненько…

Дядя Кузя находился в это время здесь же, в бухгалтерии колхоза, и только кашлянул да хитровато переглянулся с председателем, как бы говоря: «Ну, этих мы маленько поучили честно работать».

Но застрял, как заноза, в мозгу дяди Кузи упрёк в том, что он бабью работу исполняет. Прямо за самое нутро задело это старика. Начнёт дядя Кузя топором орудовать, ну, там корытце новое сколотит, или подправит ящички, или дрова колоть возьмётся, и приговаривает:

— Вот те и бабья! Вот те и бабья! Пусть какая баба так изладит.

Но всё это не успокаивало дядю Кузю. И тут пришло ему в голову такое, чему вся деревня поразилась.

Яйца дядя Кузя собирал в ведро. На других фермах, где в основном работали женщины, яйца тоже собирали в вёдра, и никого это особенно не беспокоило — было бы что собирать.

Однако дядя Кузя решил это дело механизировать и принялся сооружать автояйцесборочный агрегат. Он сыскал в кузнице четыре небольших железных колеса, приделал к ним оси, а затем связал их рамой. На рамы поставил два квадратных ящика и разбил их на ячейки так, что ящики стали походить на пчелиные соты. В каждый такой сот по расчёту и умыслу дяди Кузи нужно было класть яйцо.

Куры в птичнике сначала испуганно разлетались при виде агрегата, который скрипел, позвякивал и трещал на ходу, но дядя Кузя смазал своё сооружение дёгтем, и куры скоро привыкли, перестали шарахаться.

Приходили люди глядеть, хвалили старика.

Дядя Кузя, млея от гордости и удовольствия, набивался с одним и тем же вопросом:

— Ну, скажи ты, добрый человек, какая женщина может такую штуку смастерить либо выдумать?

Потакая честолюбию старика, люди говорили:

— Да где там женщина! И мужику-то не всякому подсильно такое. Тут должна мысль работать в особом направлении.

— Вот то-то и оно, — удовлетворённо подхватывал дядя Кузя. — А иные люди говорят…

Но кто эти иные и что они говорят, дядя Кузя не разъяснял.

В последнее время дядя Кузя занялся рыбалкой. Никогда односельчане не замечали за ним пристрастия к рыбной ловле, а тут на тебе — всё свободное время пропадает старик на льду и подёргивает коротенькую, ровно бы игрушечную, удочку.

— В детство ударился старик, — заключил председатель колхоза, узнав об этом. — Надо будет замену ему подыскать, а то он всю птицеферму проудит.

Зря говорил председатель такое, зря. Из-за птицефермы и сделался дядя Кузя рыбаком. Услышал он однажды по радио совет столичного знатока сельского хозяйства: скармливать больным курам сырое мясо или рыбу.

— Хорошо вам, сидя в Москве, рассуждать, кому и что скармливать, — буркнул дядя Кузя, — А где я рыбу-то возьму?

Но всё-таки запали старику эти советы.

Однажды спустился он на реку. Там каждое воскресенье собирались городские рыболовы. Ни мороз, ни пурга им нипочём. Сидят себе на ящичках возле лунок, ровно колдуны.

У ног их валяются растопыренные от холода окунишки с побелевшими глазами, плотички и подлещики. И до того рыбаки закоченели, что руками уж плохо владеют.

— Это что же, братцы милые, заставляет вас такую кару переносить? — посочувствовал дядя Кузя.

— А ты попробуй порыбачь и узнаешь, — посоветовали ему рыбаки.

«Нет, — подумал дядя Кузя, — такие страдания на себя ни за что не приму».

И всё-таки попробовал.

В ту зиму куры сильно болели авитаминозом, и «госпиталь» у дяди Кузи под столом был всё время переполнен. Старик выхаживал больных кур, как детей родных, и часто сокрушался, глядя на них:

— И что это за оказия в природе? Откуда эти болезни берутся? Кура — самая безвредная птица — и та страдает.

И решил дядя Кузя, что уж лучше самому страдать, чем смотреть, как мучаются беззащитные птицы.

Жилка у него осталась ещё от охоты на лисицу. Палочку он вырезал в лесу, а блёсенок[12] ему дали городские рыбаки. И пошла работа. Каждый свободный часок дядя Кузя выбегал на лёд. Выдернет десяток-другой рыбёшек — и на ферму. Куры их моментом склюют и тянут головы из-за планок стола— ещё просят. На глазах поправлялись и веселели больные куры, некоторые стали даже ходить; прихрамывая правда, но всё-таки ходили.