Дьякон Кинг-Конг

– Это тебе, – гордо сказал Пиджак. – Помнишь Доминика, Гаитянскую Сенсацию? Он живет в нашем корпусе. Старина Доминик шьет таких. Говорит, они волшебные. Приносят удачу. Или неудачу. Или что он захочет. Эта – для выздоровления. Он сшил ее специально для тебя. А это, – он залез в бумажный пакетик и пошерудил, пока не извлек розовый шарик, – я купил тебе сам. – Он протянул мячик. – Гимнастический мяч. Сжимай. Подающая рука станет сильнее.

Димс нахмурился.

– Ты какого хрена тут делаешь, старик?

– Сынок, не надо со мной так нехорошо говорить. Я долго добирался, чтобы тебя повидать.

– Повидал. Теперь вали.

– Разве так разговаривают с другом?

– А мне что, спасибо тебе сказать, Пиджачок? Ладно, спасибо. Теперь сдристни.

– Я не за этим пришел.

– Ну, хотя бы не спрашивай о моих делах. Копы уже два дня спрашивают.

Пиджак улыбнулся, потом положил куклу-подушку на край койки.

– Мне твои дела неинтересны, – сказал он. – Мне интересны мои.

Димс закатил глаза. И почему только он терпит бестолковые бредни этого старикана?

– Ну что у тебя за дела в больнице, Пиджак? Тебе здесь вино давят? «Кинг-Конг» гонят? Ты и твоя выпивка, ага. Дьякон Кинг-Конг. – Он прыснул. – Так тебя люди называют.

Пиджак пропустил оскорбление мимо ушей.

– Я на обзывательства не обижаюсь. У меня на этом свете хватает друзей, – гордо сказал он. – И двое из них – в этой больнице. Сюда и Сосиску положили, ты знал? На тот же самый этаж. Представляешь? Не знаю зачем. Я только что от него. Он начал капать мне на мозги, стоило войти к нему в палату. Говорит: «Если бы ты меня не донимал, Пиджачок, я бы никогда не пошел в прикиде судьи приставать к Димсу из-за дурацкого матча». А я говорю: «Сосиска, не станешь же ты спорить, что у мальчишки будущее в бейс…»

– Какого хрена ты несешь? – спросил Димс.

– А что?

– Заткни хлебальник, тупой козел!

– Чего?

– Кому хочется тебя слушать, пьяная мразь? Ты неудачник, мужик. Ты все по жизни просрал. Тебя самого твои речи еще не задолбали? Дьякон Кинг-Конг!

Пиджак моргнул, слегка оробев.

– Я ведь уже сказал, я на твои слова не обижаюсь, потому как ничего плохого тебе не делал. Разве что заботился, самую капельку.

– Да ты в меня стрелял, тупой ты ниггер.

– Я ничего такого не помню, сынок.

– Не надо мне теперь «сынок», сволочь ужратая! Приперся и выстрелил в меня. Я тебя не завалил только из-за своего дедушки. Это была моя первая ошибка. Теперь из-за тебя погиб Шапка – и из-за Сосиски, этого ленивого, тупого, ссыкливого хренова сантехника. Пара жопоголовых, дряхлых, безмозглых мудил.

Пиджак молчал. Посмотрел на свои руки, на розовый мячик «Сполдин».

– Не надо меня проклинать такими словами, сынок.

– Не называй меня сыном, синяя проспиртованная гнида!

Пиджак странно на него посмотрел. Димс заметил, что лицо у старого алкаша на удивление ясное. Глаза Пиджака, обычно воспаленные, его веки, обычно тяжелые и полузакрытые, были распахнуты. Он потел, руки слегка тряслись. Еще Димс впервые обратил внимание, что под рубашкой жилищника Пиджак, хоть и стар, но крепок в груди и руках. Раньше он этого не замечал.

– Я тебе хоть раз плохо сделал? – тихо сказал Пиджак. – За все разы, когда мы занимались бейсболом и всем прочим. Пока я тебя подбадривал и все прочее… пока в воскресной школе учил Доброй книге.

– Ковыляй отсюда, мужик. Вали!

Пиджак надул щеки и издал долгий, затяжной вздох.

– Ладненько, – сказал он. – Только еще одно. И я пойду.

Старик прошаркал к двери, высунулся в коридор, посмотрел по сторонам, потом плотно прикрыл дверь. Прошаркал обратно к койке и навис над Димсом, чтобы прошептать что-то на ухо.

– Иди ты на… – сорвался Димс.

И тут Пиджак на него набросился. Старик быстро поднял колено, прижал здоровую правую руку Димса к его же телу, а своей правой схватил куклу с койки и ткнул в лицо Димса.

Прижатый Димс не мог пошевелиться. Почувствовал, как ему внезапно перекрыли кислород. Голову сдавило, как в тисках. Пиджак держал крепко, навалился, пока Димс бился, панически хватая воздух. Пиджак заговорил размеренно и спокойно:

– Так со мной делал папаша, когда я был совсем малой. Говорил, так я вырасту большой и сильный. Темный он был человек, мой папаша. Злой как черт. Но как зайдет речь о белом человеке, он трусил. Однажды он купил мула у белого. Оказалось, мул больной. Но белый сказал, что мул не умрет, потому что так ему приказал он, белый человек. И знаешь, что случилось?

Димс в панике боролся, силился вдохнуть. И не мог.

– Папаша ему поверил. Привел мула домой. И так же верно, как то, что мы тут в палате, мул издох. Я говорил ему не покупать, да он не слушал.

Пиджак почувствовал, что на миг сопротивление Димса выросло, и тогда сильнее надавил куклой-подушкой и продолжал говорить голосом тихим, убедительным и пугающе спокойным:

– Понимаешь, папаша думал, что я умен себе же во вред. Верил, будто мне будет горе от ума. Поэтому давил подушкой, чтобы придушить разум. Хотел власти над моим разумом и телом. Он вел себя так же, как всякий алчущий власти белый человек, какого я знал.