Именно рыночный механизм играет роль регулятора капиталистической экономики, которого, по причине отсутствия в нем надобности, не было в феодальном обществе. “Рынок, - писал Ленин, - есть категория товарного хозяйства, которое в своем развитии превращается в капиталистическое хозяйство и только при этом последнем приобретает полное господство и всеобщую распространенность” (ПСС, т. 3, с. 21). По мере развития экономических связей (сначала внутренних для каждого государства, а затем и международных), взаимодействие отдельных экономических механизмов, постепенно сливающихся - посредством все того же рынка - в единую общехозяйственную систему, происходит синхронизация указанных колебательных процессов, в результате которых возникают периодические кризисы.
Мы уже отмечали, что второй этап социализма по своей общественной роли в соответствующем переходном периоде, а следовательно, и по целому ряду характеристик, с известными оговорками можно считать аналогичным феодализму. И в этом качестве он имеет аналогичный (но существенно модифицированный соответственно форме собственности) тип регулирования экономики. Стимулом к развитию производства непосредственно становятся потребности (вспомним опять “основной закон социализма”). Эти потребности в соответствии с новыми возможностями производства возросли, но они опять же не удовлетворялись полностью, а потому опять требовали всемерного развития производства, ограниченного не некоторым желательным по тем или иным соображениям уровнем, а только уровнем развития производительных сил. А потому - в полном противоречии с господствующим мнением - никакого планового хозяйства у нас не было.
Регулирование “по общему плану” народного хозяйства предполагает установление по тем или иным соображениям (скажем, в соответствии с научным расчетом) желательного уровня производства необходимых продуктов и такого управления производством, которое позволило бы его достичь. Но ничего такого у нас никогда не было. Имело место стремление всемерно увеличивать производство - и только. Больше, больше, больше - вот главная идеология этого периода. А потому и многократно обруганное и высмеянное “планирование от достигнутого” было не результатом чей-то тупости или злой воли, а объективным выражением реального процесса, естественной необходимостью определенного этапа общественного развития. А то, что называли планом, было не более чем попыткой сохранения определенных пропорций народного хозяйства и обеспечения в нем необходимых связей в процессе его неограниченного поступательного развития.
Плановой экономики в смысле предварительного определения необходимого - согласно имеющимся потребностям и возможностям - уровня развития как отдельных отраслей, так и всего народного хозяйства, у нас и быть не могло. Для этого на том этапе не было ни возможности (ибо не был достигнут необходимый для непосредственного общественного регулирования уровень обобществления производства), ни необходимости (ибо как природные, так и общественные условия, позволяя неограниченный рост производства соответственно росту производительных сил - которому недаром отдавался приоритет, - этого не требовали).
По мере роста производства и оскудения природных ресурсов (не говоря о расширении потребностей) возникает настоятельная необходимость изменения такого положения. При все еще недостаточном уровне обобществления средств производства это требует включения механизмов саморегулирования экономики, т. е. опять же рыночных механизмов, но применительно к другим формам собственности на средства производства. Это и должно произойти на третьем этапе социализма.
В начале перестройки у нас теоретически существовала возможность непосредственного перехода к такой общественной организации. В свое время так и случилось при смене первого этапа социализма вторым. Но для этого необходимо либо руководство на ленинском уровне, либо хотя бы наличие соответствующей теории. И если на первое рассчитывать не приходилось, то создание теории (в отличие от двадцатых годов) уже было вполне возможным, ибо социализм к этому времени прошел достаточно длинный путь, и по крайней мере некоторые закономерности его развития проявились достаточно четко. Однако ясно, что угодливая апологетика и комментирование “исторических решений пленумов” - не лучшая питательная среда для научных исследований. А позднее многие подвизавшиеся на этом поприще наши теоретики с атрофированными многолетней застойной “невесомостью” интеллектуальными мышцами уже не в состоянии были преодолеть мощного притяжения западных супермаркетов.