Диалектика общественного развития (опыт современного марксизма)

Проблема мотивации трудовой деятельности - одна из сложнейших, однако, не только на уровне обыденного сознания, но часто и учеными этот вопрос решается чрезвычайно просто. Ответ известен любому нашему либералу - наиболее эффективное побуждение к труду осуществляется посредством экономического принуждения. Рабочий разучился работать? Ну, что же, поприжмем его слегка, устроим небольшую безработицу. Есть захочет, так небось заработает. Но поскольку все либералы - сплошь гуманисты, то такие соображения сопровождались разговорами о социальной защите, о пособиях по безработице и т. п.; суть их, однако, именно такова. Для подтверждения эффективности такого подхода ссылаются на Запад. Но насколько вообще оправданным можно сегодня считать расчет на экономическое принуждение?

Система экономического принуждения достигает максимума эффективности тогда, когда речь идет прежде всего об удовлетворении индивидуальных потребностей человека. Капитализм на протяжении столетий именно прессом голода и холода вырабатывал у рабочего привычку обеспечивать свое существование, продавая свою рабочую силу: “если бы рабочие могли питаться воздухом, их нельзя было бы купить ни за какую цену” (Соч., т. 23, с. 613). В дальнейшем, по мере развития производства и роста потребления, в промышленно развитых странах индивидуальные потребности удовлетворялись все более гарантировано, и по мере этого к ним все больше добавлялись потребности общественные, образуя целую систему потребностей, создающую стимулы к трудовой деятельности.

В условиях относительной обеспеченности индивидуальных жизненных потребностей общественные потребности все сильнее выходят на роль определяющих, все четче прослеживаются, а значит, неизбежно все больше будет выявляться их истинная сущность, до сих пор опосредованная деньгами, вещами и т. п. Это не значит, естественно, что в принципе капитализм как строй изменился. Капиталисты-“собственники” как и раньше удовлетворяют свои потребности за счет прибавочной стоимости, но их сравнительно немного (это только у нас собираются устроить мелкобуржуазный рай поголовного собственничества, а в реальной жизни такого не бывает: в США в 70-х годах, когда там начинала распространяться акционерная система, 1,6 % взрослого населения страны владело 82,4 % размещенных среди публики акций, а сейчас один процент самых богатых граждан Америки владеет сорока процентами всех материальных ценностей; в Западной Европе вообще 80 % населения отчуждено от собственности на средства производства - и это несмотря на наличие множества мелких предприятий). Для остальных же появляется ряд новых проблем и эти проблемы уже не могут решаться традиционно за счет извращенных способов удовлетворения потребностей. Все больше выступают наружу коренные требования природы человека, коренные потребности в красоте, общении, общественно-значимой деятельности в чистом, неопосредованном виде. Эти потребности должны удовлетворяться и там, где в настоящее время человек реализует главные свои потенции, - в производительном труде, что резко меняет роль и соотношение тех факторов, которые у нас называли моральными и материальными стимулами.

Посмотрим на то положение, которое создалось сегодня в ведущих капиталистических странах. Например, в Соединенных Штатах, где угрозы голода уже практически нет ни для кого, наряду с традиционным стремлением к обладанию вещами в качестве стимула к труду все больше выступает “американская мечта” об успехе в широком смысле этого понятия. А в практическом плане американские предприниматели все чаще стремятся поставить рабочего (отнюдь не только экономически) по отношению к другим в зависимость от его трудовых достижений, фактически применяя таким образом отбрасываемую нами систему “моральных стимулов”.

Но то, что с большим трудом (вследствие традиционного индивидуализма американцев) пробивает себе дорогу в США, находит исключительно широкое применение в Японии. Сам феномен Японии, ее недавнее бурное развитие объясняется прежде всего тем, что наряду с обычными здесь были использованы другие стимулы к труду. Работник в силу специфических традиций здесь с самого начала оказался включенным в целую систему взаимоотношений, не определяемых полностью непосредственными экономическими интересами. Именно не полностью свободный (в европейском, а тем более американском понимании, т. е. в смысле чисто экономического интереса в качестве движущей силы) японский работник оказался наиболее производительным.