Диалектика общественного развития (опыт современного марксизма)

В современных условиях только там, где удается достаточно полно использовать внеэкономические стимулы к труду, возможно резкое повышение производительности труда. Одна из американских организаций ежегодно определяет, какие работники в мире являются наиболее добросовестными и производительными. Когда в 1988 году в качестве такового был признан сингапурский рабочий, управляющий одной из сингапурских компаний так прокомментировал это сообщение: “Я думаю, что главное - в соревновательном настрое сингапурского рабочего. В результате этого он стремится улучшить свои показатели и обойти коллег”.

У нас много лет ситуация была таковой, что при общем низком уровне жизни обеспечивалась сравнительно высокая социальная защищенность. У наших людей нет выработанной многими годами привычки полагаться только на себя. Зато есть привычка удовлетворяться достаточно скромными благами. А потому рассчитывать, что у нас будет эффективно действовать стимул, который и “у них” не работает уже в былую силу, вряд ли разумно.

Попытки применять систему прямого удовлетворения общественных потребностей, систему “моральных стимулов”, давали ощутимые результаты на втором этапе социализма, особенно в его начале, но уже тогда специфические интересы “номенклатурного класса” препятствовали их эффективному использованию. В дальнейшем же, когда социализм перешел в стадию загнивания, эти стимулы стали использоваться представителями соответствующих уровней номенклатуры главным образом для достижения собственных целей (для укрепления своего положения и продвижения в иерархической системе), практически не связанных с интересами производства. Это, естественно, привело к их вырождению: и сам поощряемый, и окружающие прекрасно знали, как и для чего это делается; понятно, что такие “игры” никем не воспринимались всерьез. Но это, конечно, никак не доказывает порочности самой системы “морального поощрения”, которая по своей сути, базируясь на важнейших потребностях человека, способна обеспечить эффективность производства и качество продукции (в условиях социальной защищенности) гораздо лучше, чем любая система экономического принуждения, позволив при этом избежать негативных следствий, обязательно сопутствующих последней в ее классическом виде (прежде всего безработицы и социального неравенства). Однако действенной эта система может быть исключительно в том случае, если средства поощрения всецело окажутся в руках самого производственного коллектива.

Естественно, что данная система стимулирования вовсе не означает какого бы то ни было принижения принципа оплаты по труду. Наоборот, именно в ней этот принцип только и может найти свое наиболее полное воплощение, поскольку сам уровень оплаты становится одним из важнейших показателей положения человека в коллективе и, следовательно, реализуется в удовлетворении основных потребностей не только вне, но и в самом коллективе (а чем ближе к человеку объединение, в которое он входит, тем сильнее оно влияет на его поведение), т. е. с одной стороны, окончательно теряет значение цены рабочей силы, а с другой - приобретет качество еще и “морального стимула”. Будучи приведенной в действие, такая система способна обеспечить производительность труда в качество продукции, недостижимые никакими другими способами.

Преобразования, о которых шла речь ранее, имеют объективный характер, предопределены всем ходом общественного развития и произойдут независимо ни от нашего уровня понимания данного процесса, ни от сознательных намерений как отдельных людей, так и социальных групп. Однако, тем не менее, эти преобразования совершаются людьми, преследующими свои цели, социальными группами, руководствующимися своими интересами. Именно благодаря этой деятельности, а не велению некоей “высшей силы”, реализующей диалектические законы общественного развития, осуществляется последнее. А потому необходим конкретный анализ действующих сил, определяющих конкретное течение нынешних революционных преобразований.

Поскольку каждая революция решает двуединую задачу разрушения старого общественного порядка и становления нового, то она неизбежно должна проходить деструктивную и конструктивную фазу развития. Конечно, было бы прекрасно, если бы обе задачи могли решаться параллельно, и новое возникало по мере разрушения старого, занимая его место. Но характер движущих сил революции делает это недостижимым. В первой фазе революции ее движущие силы вдохновляются главным образом неприятием существующего порядка вещей; именно эта неудовлетворенность является основным стимулом разрушения старого порядка, тем стимулом, который позволяет преодолеть сопротивление его защитников. В определенной степени люди движимы “жаждой мести, которая в революционные времена является одним из самых могучих стимулов к энергичной и страстной деятельности” (Соч., т. 8, с. 80). На первый план поэтому выходит отрицание старого.