Диалог: Искусство слова для писателей, сценаристов и драматургов

В этой обманчиво простой, а на самом деле очень сложной сцене диалог у Леонарда воздвигает множество слоев текстуальной образности над двойным слоем подразумеваемых образов. О них уже было сказано на предыдущих страницах.

Слой 1. Окружающая обстановка. Для своей долгожданной встречи с Карен Фоули выбирает роскошный номер отеля с панорамным видом на ночной город, засыпаемый снегом. Приглушенный свет, негромкая музыка... Точь-в-точь шикарная пара с рекламного плаката виски Crown Royal. Леонард с удовольствием рисует это гламурное клише, над которым можно вдоволь иронизировать и сколько угодно снижать его пафос.

Слой 2. Слишком знакомая ситуация. У героев «незаконный» роман. Фоули — преступник в бегах, Сиско — олицетворение закона. Но такой ход отнюдь не нов: Маккуин и Данауэй в «Афере Томаса Крауна», Богарт и Бэколл в «Черной полосе», Грант и Хепбёрн в «Шараде». Это не просто клише, а киноклише. Диалог обогащает его новыми гранями.

Слой 3. Бегство от «действительности». На протяжении всей сцены Фоули и Сиско вспоминают о другом фильме — «Три дня Кондора». Они болтают о своих любимых эпизодах потому, что ощущают себя в некоем виртуальном фильме. Получается, что у читателя соединяются известные всем и каждому лица Роберта Редфорда и Фэй Данауэй и вымышленные лица Фоули и Сиско, и весь эпизод приобретает голливудский лоск.

Слой 4. Память. Влюбленная пара заново переживает свое интимное приключение в багажнике машины. Мы возвращаемся к мини-фильму, который прокручивался в нашей голове, когда в начальных главах мы читали сцену побега из тюрьмы.

Все четыре слоя накладываются друг на друга в сознании читателя: роскошный отель, ситуация «полицейский — преступник», голливудский стиль, жгучие воспоминания о знакомстве. Но все это только на поверхности.

Под ней же Леонард создает внутреннюю жизнь своих персонажей из невысказанных ими желаний и мечтаний.

У Леонарда здесь два «неких третьих»: «Три дня Кондора» и воспоминание о том, первом приключении. Оба они вместе создают переплетающиеся между собой триалоги. Как я показал в части 2, проработка сцены при помощи «некоего третьего» помогает избежать лобового письма.

Слой 5. Подтекст. Мы ощущаем, до чего Джеку и Карен хочется отбросить свои роли преступника и полицейского, убежать от обыденности жизни, с головой погрузиться в горячку любовного романа. Мы можем представить себе, как их сексуальные фантазии сталкиваются с ясным осознанием, что их связь невозможна. Это, в свою очередь, доводит чувства до опасного, почти смертельного градуса, привносит в ситуацию еще больше эротики. Может ли кто-то из них дать точное название своему чувству? Нет. Этого не может никто, хотя чувства переживает каждый. Назвать чувство — это значит убить его.

Переживаемые ощущения столь остры, что Леонард смягчает их, вводя разговор своих героев, в котором они вспоминают обстоятельства своего знакомства. Но их выдает подтекст — говоря о прошлом, они говорят о том, что чувствуют в настоящем.

Они шутят о дерзком побеге, о том, как круто у них все получилось, но Карен всегда помнит, что сидит на диване рядом со сладкоречивым насильником, а Джек не забывает, что за дверью номера его может поджидать подразделение быстрого реагирования. Они непринужденно поддразнивают друг друга, вспоминая сексуальное напряжение, которое возникло в багажнике ее машины, а любовный пыл заполняет тем временем весь номер. И, что очень важно, все это они прикрывают остроумными цитатами из «Трех дней Кондора».

Именно на этом, пятом слое невысказанного Леонард сводит Карен и Джека. Мы понимаем, что, хотя они и стоят по разные стороны закона, в душе это самые неисправимые романтики, пришедшие к нам из старых фильмов.

Слой 6. Мечты. Этот взгляд в подтекст позволяет нам вообразить благие мечтания Фоули и Сиско. Он надеется, что она станет для него тем же, чем Фэй Данауэй стала для Роберта Редфорда, и как-то его спасет, хотя прекрасно понимает, что на самом деле этого ни при каких обстоятельствах не случится. Сиско может вообразить себя героиней Данауэй, которая разыгрывает этот сценарий; ей тоже хочется этого. Но, как и Фоули, она осознает тщету своих фантазий.

Леонард, должно быть, очень любит диалог, иначе он не написал бы его так мастерски. Обратим внимание, что его герои тоже любят диалог. Когда он заставляет их вспоминать «Три дня Кондора», в памяти возникают не внешность и не жесты; они произносят реплики наизусть — и наверняка те, которые запомнились самому Леонарду, когда он смотрел фильм.

Что же дает читателю такое глубокое погружение в эту сцену?

Напряженное ожидание: займутся ли герои любовью? Забудет ли она о своем служебном долге и разрешит ли ему убежать? Арестует ли его? Придется ли ей в него стрелять? Не останется ли ему ничего другого, как убить ее? Непринужденный, на первый взгляд, разговор между людьми, которым нельзя любить друг друга, ставит все эти вопросы и еще множество других.