Диалог с тайным советником Сталина

Воскресное утро. Прошёл дождь. Просёлочная дорога, ведущая в лес, раскисла, и машина застряла в грязи. Пятеро охотников пытались вытолкнуть её из глинистой колеи, но безуспешно. Усталые, забрызганные грязью люди в бессилии опустились на траву.

И вдруг вдали показалась арба, едущая в сторону Нальчика. Охотники стали кричать, махать руками, звать на помощь. Арба, в которую были впряжены два быка, повернула в их сторону.

Быков впрягли в машину и после нескольких рывков выволокли из болота. Возница собрался ехать дальше. Охотники от души благодарили его за оказанную помощь. Серго не выдержал:

— Что же вы человека голодным отпускаете, дали бы покушать. Небось и сами проголодались. Выкладывайте, что есть.

Старик охотно уселся за расстеленную на траве клеёнку, ел с аппетитом, поглядывая на Серго, сидящего напротив. Довольно улыбаясь, спросил:

— Кунак, ты кто? — и, помолчав секунду, добавил: — Вижу, человек не из простых. Должно быть, из достойного рода.

— Почему на него обратил внимание? Мы что, тебе не нравимся? — спросил охотник Кереселидзе.

— Очень даже нравитесь, в каждом из вас видится мужчина. Но этот всё ж выделяется больше.

— Чем же? Дорогой одеждой, что ли? — не отступал охотник.

— Одежда тут ни при чём. Бывает, что под драным кожухом кроется душа настоящего мужчины, а не у того, кто под парчой. — И, обратясь к Серго, спросил: — Каким именем нарёк тебя отец?

Орджоникидзе улыбнулся:

— Григорием, а отца Константином звали.

— Жив старик? — не унимался возница.

— Нет, давно умер.

— Предающиеся грехам не способны воспитать достойных. Да будет мир над его прахом и вечное блаженство душе в небесных чертогах!

Аробщик поднялся и, пожав всем руки, тронулся в сторону большой дороги.

Мне самой посчастливилось видеть Серго только раз. Он пожал мою девичью руку своей большой и тёплой ладонью. И осветил доброй, лучезарной улыбкой. И никакие авторитеты не разубедят меня в его человечности, душевности.

Лгут те, кто говорит, что Григорий Константинович, принимая сотрудников наркомата в рабочем кабинете, клал на стол два пистолета — справа и слева. Характеризуя так даже самого непримиримого врага, нельзя стричь под одну гребёнку всех подряд. Надо, как говорится, воздать «кесарю — кесарево, а Богу — Богово».

Мужественный большевик Саид Ибрагимович Габиев был близок и с братом Серго — Павлом Константиновичем.

В отличие от Серго Папули был более резок, менее сдержан. Видя и зная, что творит в Тифлисе Берия — палач, посаженный Кобой в кресло правителя, — не раз открыто выражал свою неприязнь к нему. Бывая в Москве, рассказывал Серго о произволе и жестокости, творимых Лаврентием.

Но брат к тому времени сам находился в трудном положении — отношения его со Сталиным после убийства Кирова испортились окончательно.

Он прямо заявил зарвавшемуся генсеку, что в убийстве Кирова виновны люди из его окружения, в частности чекисты. Говорил и о том, что творит Берия в Грузии.

Сталин молчал, и в этом молчании виделась угроза.

Берия в Тифлисе, в свою очередь, останавливал леденящий взгляд на Павле. Но взять его голыми руками так, как брал других, не мог. Слишком высок авторитет у Серго Орджоникидзе среди партийцев.

О напряжении, возникшем между Павлом Константиновичем и Лаврентием Павловичем, Сталин знал и решил перевести последнего в Москву — подальше от родни и земляков.

Берия возражал, искал повода, чтобы самому расправиться с непокорным Павлом.

Он мог оклеветать кого угодно, но Сталин настоял на переводе Павла в Москву, считаясь с мнением членов бюро. Но побаивался скандала, который может разразиться в руководящих кругах Грузии.

Вскоре последовал приказ о переводе Павла Константиновича Орджоникидзе в столицу на должность заместителя наркома (запамятовала, какой промышленности).

Возмущённый Берия сумел-таки состряпать дело и даже собрать свидетельские показания. Павел Константинович обвинялся в клевете на Сталина и подготовке покушения на Берию.

Сталин, после некоторых раздумий, уступил — последовало новое решение, изменившее приказ. Бумагу незамедлительно доставили в Тифлис и с нарочным переправили Павлу Орджоникидзе, который сидел на чемоданах.

Любопытная деталь: в конверт вместе с приказом были вложены три тысячи рублей — на покрытие расходов, связанных с несостоявшимся переездом. Распечатав пакет, Павел Константинович скользнул взглядом по приказу и, возмущённый, зная, чьих рук это дело, разорвал лист бумаги на мелкие части вместе с деньгами, вложил обрывки в пакет, протянул нарочному:

— Вот мой ответ Берии!

С этим «ответом» Лаврентий Павлович вылетел в столицу, передал Сталину, убедив его в «крайней опасности» Павла Орджоникидзе для них обоих.

— Забери его! — последовал короткий приказ.

Павла Константиновича арестовали. Его друзья и сторонники, надеявшиеся на мирный исход и на то, что Серго повлияет на Сталина, опустили руки, затаились в страхе.