Диалог с тайным советником Сталина

Свидетельство тому — факт самоубийства Серго Орджоникидзе. Ведь даже многие члены политбюро до прихода к власти Хрущёва верили в версию сердечного приступа Орджоникидзе — настолько в высшем эшелоне власти всё было засекречено.

Н.С. Хрущёв с высокой трибуны XX съезда партии сказал всему миру: «Культ личности приобрёл такие чудовищные размеры главным образом потому что сам Сталин поощрял и поддерживал возвеличивание его персоны».

Несмотря на то что Сталин потребовал от Зинаиды Гавриловны, жены Серго, молчания, а телохранители в первые же дни после похорон были уничтожены, истинная информация просочилась. Сначала в круг кремлёвской обслуги, а потом, вырвавшись из-за крепких стен Кремля, с быстротой молнии разнеслась по стране, долетев до гор Кавказа.

Так что зря старался палач очистить Грузию от тех, кто знал его преступное прошлое.

С особым пристрастием старался Берия ликвидировать старожилов Гори. Многие из обитателей нищенского района не без его помощи отдали Богу душу, а иные просто исчезли, словно и не было их на свете.

Но люди догадливы, в особенности инородцы — греки, осетины, ассирийцы. Они, наскоро собрав пожитки, снимались с мест целыми селениями.

Шарлатан Coco правит Россией

В конце тридцатых в нашем скрытом в горах Дагестана небольшом городишке Буйнакске появилось множество грузинских семей.

Когда некоторые из них поселились в нашем доме, мы узнали, что люди эти вовсе не грузины, а греки, издавна проживающие в Грузии и говорящие на грузинском языке.

Наш маленький городок, когда-то исполнявший роль столицы Дагестана, стоит на земле, где испокон веков обитают потомки половецких племён — кумыки.

Основан он завоевателем миров Тамерланом.

Когда императоры России продиктовали свою волю Кавказу, Темир-Хан-Шура стала городом, где наряду с русским офицерством проживали имущие представители всех народностей Дагестана, хотя основными жителями оставались всё те же кумыки, а язык их стал языком межнационального общения.

Кумыки по своей веротерпимости, культуре и дружелюбию в отношении к иноверцам и иноплеменным народам заметно отличались от других народностей, живущих обособленно в ущельях гор. Во все времена Буйнакск был интернационален. Так что и греки-беженцы обрели здесь приют.

Миролюбивые, добрые по натуре, они занимались в основном чувячным ремеслом и кулинарией, быстро прижились.

Мама моя, женщина требовательная, была очень довольна греками.

Одну из комнат нашего дома занял чувячник дядя Ваня с женой и сыном. Вскоре к нему перебрался отец, старик лет восьмидесяти, если не больше. Держался прямо и, несмотря на суровое выражение лица, классически греческое, был общительным и мягким по натуре человеком.

Моя мама с почтением относилась к его благородным сединам и быстро нашла с ним общий язык. За чашкой крепкого чая они просиживали часами, неспешно говорили о многом, причём в основном говорил старик.

Я не прислушивалась к их беседам, но обратила внимание на то, как старик вдруг вскакивал, возбуждённо ходил по комнате, возмущённо произносил:

— Вай ме! Шарлатан Сосо русским царём стал!

Призадумалась, кого из русских царей звали именем Сосо, да ещё шарлатаном. Перевернула страницы книги кратких очерков русский истории и, не найдя царя Сосо, спросила у матери:

— О каком царе говорит старик? Может, в Грузии был царь Сосо?

— Да, был и есть грузинский шарлатан. Но он теперь правит Россией!

Я в недоумении смотрела на неё.

— Что, не понимаешь? Он о Сталине говорит.

У меня перехватило дыхание, ведь годы-то страшные были, вторая половина тридцатых — шумные судебные процессы, расстрелы без суда и следствия.

— Ты что, с ума сошла, мама, часами слушаешь бредни старого склеротика! А если кто-то услышит ваши разговоры, обоих загонят туда, куда Макар телят не гонял.

И в ответ услышала:

— Сама ты склеротик! Таких, как ты, и дурят прихвостни этого проклятого антихриста, губящего народы.

Мать моя всю свою жизнь люто ненавидела Сталина — ещё до того, когда горийский старик открыл ей всю подноготную вождя.

Ненавидела за свою погубленную родную Кубань. Своими глазами видела целые семьи, умершие с голоду, их разлагающиеся тела в хатах. И некому было хоронить.

Мама плакала и последнее отдавала беженцам с Кубани, Дона, Украины, истощённым от голода, попрошайничающим на базаре, у хлебных лавок, на вокзале.

Старик-грек до переезда в Дагестан жил в доме рядом с жалкой халупой Виссариона Джугаева, приписанного Сталину в отцы. Безродный пропойца обманным путём был обвенчан с забеременевшей от кого-то девицей. Виссарион не признавал Иосифа сыном и слышать о нём не хотел.

Знал старик и родословную Джугаева, о крепостном осетине, купленном помещиком на невольничьем рынке. Знал о нищенском детстве его пасынка Сосо, его воровской юности и преступной молодости, проведённой в тюрьмах да на каторге.

Что слышала от старого грека, в конце пятидесятых рассказала Саиду Ибрагимовичу Габиеву. Спрашиваю:

— Это могло быть правдой?

В ответ услышала:

— К сожалению, да. Грек говорил правду!