Сырьё, необходимое для военной промышленности, продовольствие для запасов армейских складов непрерывно перекачивалось из нашей страны в Германию. В то же время незаметно, постепенно к нашим границам перебрасывали десятки мотомеханизированных дивизий с самоходной артиллерией и миномётами, сотни танковых частей и военно-воздушные силы.
Информация о готовящемся нападении немцев на Советский Союз продолжала поступать из разных стран, в том числе и из авторитетных кругов самой Германии. В некоторых донесениях указывался день и даже час нападения. Но гениальный прорицатель самодовольно ухмылялся, потягивая трубку.
Он не только не реагировал сам на донесения о фактах нарушений границ и воздушных пространств со стороны немцев, но и строго приказывал командованию войск приграничных районов не идти на провокацию.
Только 21 июня 1941 года командованию Генштаба удалось расшевелить генсека.
В семь часов вечера Сталин собрал на совещание узкий круг членов политбюро, руководство Наркомата обороны и генералитета.
Ближе к полуночи, то есть за пять часов до нападения фашистов на нашу страну, была принята директива № 1-«О приведении Вооружённых Сил Советского Союза к полной боевой готовности». Причём с незаметным скрытым занятием рубежей.
В постановлении политбюро под грифом «строго секретно» обозначались организуемые фронты, численность армий, места их дислокаций, расположение штабов, военных советов и назначаемые командующие. После этого первого военно-оперативного совещания последовал ужин с обильным возлиянием спиртного, как было заведено у генсека.
Ближе к четырём часам утра Сталин отправился ко сну в своём дачном кабинете. Не успел задремать, как услышал лёгкий стук в дверь.
Вздрогнув, поднялся с дивана и с чувством тревоги и раздражения подошёл к двери. Обычно его не только в такое время, но и до полудня никто не смел поднимать.
На его вопрос: «Кто?» — отозвался начальник личной охраны.
Сталин отомкнул и, распахнув дверь, стал у порога.
— Извините, товарищ Сталин, генерал армии Жуков просит вас к телефону по неотложному делу.
Генсек поднял трубку и произнёс:
— Слушаю.
— Докладывает начальник Генштаба Жуков. Началась война. В 3 часа 30 минут немецкие военно-воздушные силы нарушили наше воздушное пространство и стали бомбить Киев, Минск, Севастополь, Вильнюс и другие города.
Жуков умолк.
Сталин тоже молчал, оглушённый услышанным. В трубке слышалось его прерывистое дыхание.
— Вы меня слышите, товарищ Сталин? — заволновался Жуков.
Конечно же, генсек слышал, но, растерянный и скованный чувством охватившего его животного страха, не знал, что ответить, и бросил трубку на рычаг аппарата.
В воспоминаниях Н.С. Хрущёва панический страх, охвативший Сталина, описан следующим образом: «Вернувшись в Кремль, где в его рабочем кабинете толпились ближайшие соратники, Сталин в состоянии крайнего возбуждения и злобы, с удивительной способностью сваливать собственную вину на других, с бранью накинулся на членов политбюро: «Бросили завоевания Октября! Теперь расхлёбывайте сами. Я отказываюсь от правления!» и т. д. и т. п. Выпалив таким образом весь заряд неуёмного гнева, он выбежал из кабинета, сел в машину, уехал и заперся на Ближней даче. В течение нескольких дней Берия, Молотов, Ворошилов успокаивали его, убеждали в том, что ещё не всё потеряно, что он должен вернуться к деятельности, что только он, любимый народом вождь, способен, как никто другой, воздействовать на народ, поддержать его моральный дух, поднять на защиту Отечества. Они уверяли, что его ждут люди, что он должен выступить с призывной речью и взять командование на себя. Вождь поверил в себя и снова воспрянул духом. Переложив секиру в усохшую кисть левой руки, в правую взял жезл».
О предвоенном периоде, начале и ходе Великой Отечественной войны написано участниками, очевидцами, командующими много замечательных произведений — писателями Иваном Стаднюком, Константином Симоновым, Виктором Некрасовым, Виктором Астафьевым, Владимиром Карповым, маршалами Георгием Жуковым, Иваном Коневым, Семёном Тимошенко, адмиралом Николаем Кузнецовым.
Хотя и раздавались голоса, мол, хватит о войне, тема этой тяжелейшей из войн в условиях сложнейшего из веков никогда не будет исчерпана и предана забвению, особенно теми, кто участвовал и кто не участвовал, но болел войной в тылах, делая всё возможное, а порой и казавшееся невозможным.
Маршал Иван Конев, отвечая на вопросы Константина Симонова о начальном периоде войны, сказал: