Диалоги. Извините, если кого обидел.

— Вам надо бы снами махнуться со сталинистами… То-то бы они радовались. А вам они бы в ответ — сны о вручении купцами пасхального яичка губернатору Самары.

— Нет, о покупке пары яиц невинно убиенного императора, сделанной самарским губернатором за счёт областного бюджета.

— Искренне надеюсь, что имеются в виду яйца фабержейские, а не царские? Тогда ответ: у бюджета самарского кишка тонка, Аяцков не сможет такое. Вот если б «Домик в деревне»…

— С яйцами всегда — тёмное дело. А насчёт молока осведомлён мало.

— Ага, как пить самому в детстве из груд, так вперед с песнями, а как для других, — так «мало осведомлены». Всегда так.

— Про яйца Аяйцкову виднее — эт'верно. А вы — что? Не из груди?

— Все мы оттуда. Родом из детства. А об аяцковских яйцах я и думать не хочу.

— А если приснится? Детство Аяцкова с рушником и водой, бьющей на свету из кувшина в эмалированный таз? Вам! Вам, снится? Вот вам? То-то.

— Нету у него детства. Не антропоморфствуйте.

— Что воля, что неволя — всё одно, всё равно… А потому — что сон, что не сон — нет губернаторов. Есть только мэры в мире.

— Это ещё более запутывает.

— Вам хорошо. Только запутывает.

— А меня — так запугивает. Та-а-акие деньжищи… Можно купить даже шкаф-купе в коридор. С раздвижными зеркальными тихими дверями. И как с ними ходить? Как их делить?

— По секрету вам скажу: и мэров тоже нету.

— Отвечать совершенно замусоленной фразой не хочется. Тогда так: а мир-то есть хоть?

— Пошёл дальше спать. Не нравится мне окружающий мир. Тем более, ночью в телевизоре одни поющие упыри. Их только ночью выпускают, как зеков на крышу тюрьмы, как мусорные машины на улицу, как рабочих в метро. Нет, днём они посылают к людям каких-нибудь своих более очеловеченных представителей. У этих делегатов только мелкие недостатки — ну, там, туловище чрезмерно выросло, кривовато сидит тело, ногу подволакивает, глаза как оловянные пуговицы. Но на человека похож. А ночью — их час, их время. Настоящие упыри, и за человека не примешь: какой-то гладкий мальчик со взрослыми песнями, девки в сетчатых колготках, болеющий чумой юноша, две безгрудые девушки-коктейля с кривыми ртами, прочие неизвестные вурдалаки. Спать, я говорю. Пусть мне приснится египетская жаба. Или то, как утконос яйца несёт. Хоть что-то человеческое, да.

— Утконос несёт уток.

Диалог LX

— Думаю выбрать себе новый одеколон.

— Если позволите, я вам дам совет. Лучше выбирать отечественные одеколоны — в них меньше ароматических масел. Пить лучше не залпом (если вы правильно выберете одеколон, его крепость будет около 70 градусов), — у вас может не хватить дыхания. Лучше разделить на два глотка грамм по пятьдесят, но с выдохом между ними. Говорят, что возобновили выпуск «Тройного» и «Розовой воды», но я их в новом исполнении не видел. Это были самые удобные и приемлемые одеколоны. Больше секретов в выборе одеколона нет.

Диалог LXI

— Оказывается, в Волжске, на заводе резиновых изделий, изготавливают (чуть было не написала «шьют») презервативы на заказ. То есть ровно под ваш размер. Всего за 2000 рублей вы получаете партию в 1000 штук…И не говорите потом, что вам слабо их израсходовать.

— А как это — «на размер»? Они мерку снимают? Надо член опустить в чан с кипящим парафином?.. Или в гипс макнуть до затвердевания? Или, может, меня в ОТК по хуям возьмут?

Диалог LXII

— В «Вечере в Византии» есть такой пассаж — девушка говорит старящемуся режиссёру, некогда знаменитому, о каком-то его давнем знакомом: «Кстати, ещё он ненавидит вас за то, что вы увели у него девушку» — «Как? Я? Совершенно не помню, чтобы я когда-нибудь уводил у него девушку…» — «Вот это-то для него самое обидное».

— А вы помните, кстати, что увели у вашего тёзки девушку?

— Я?!

Диалог LXIII

— Текст ужасный, но ведь честный. А всякий суд памяти действительно — к Евтушенко надо отправить. А Исаева — на Братскую ГЭС. Вместо Чубайса. А Чубайса… Ну, это сейчас я придумаю.

— В Чубайса надо вставить предварительно лампочку, как в огромного пластмассового деда Мороза, что был у меня в детстве. Но я склоняюсь к тому, что принцессы тоже какают, — пусть расцветают все цветы. Я вон сколько глупостей нагородил — что ж, теперь за барышнями не волочиться? С другой стороны, это всё чистить, вроде как письма к друзьям спустя десять лет редактировать. Пусть остаётся, и строк всяких там я не смываю, и в копилку всё сгодится.

— Она, кажется, напечатала это в журнале «Октябрь» (если я не путаю), и я не узнал бы об этом, если бы по недоразумению не вёл бы там рубрику (это я точно не путаю). Но этот журнал — такое место, что там и человек средних лет с катушек съезжал, не говоря уж о М. и его покойном редакторе А.