Диалоги. Извините, если кого обидел.

— Я пришёл на днях в присутствие, а там у одной сотрудницы день рождения. Стол с домашними пирогами, туда-сюда. Коллеги осоловелые посуду бьют. А именинница рассказывает, между делом, как она с пирогами разговаривает, целует их — прежде чем в печку заправить. Я проникся.

— Пироги я не помню, чтобы целовала, но с пониманием. Зато с огуречными семенами, помню, точно беседовала.

— Ну, если ты с семенами разговаривала, то и говорить нечего.

— С пирогами — проникся, а с семенами, значит, нельзя?! А с блинами и сушоными грибами?

— С семенами многие разговаривают. Мне одна американская эмигрантка рассказывала, что когда она уезжала, всем мужчинам по имени Семён в советском ОВИРе так и ставили в паспорте — Semen. И у них в Америке были проблемы с девушками на вечеринках.

— Лол, как говорится, стоп. Кончай её, Semen.

Диалог DCCCLXXXIX

— А кто такие метросексуалы — это те, кто в давке прижимаются?

— Я тоже раньше так думала. Но меня переубедили. Через десять лет это станет неактуальным знанеием.

— Я прочитал это в журналах для мужчин.

— Никогда не читайте таких журналов! Особенно перед сном. Эти журналы — специальный заговор метросексуалов (мне недавно под секретом расшифровали это слово: так называют заносчивых мужчин, измеряющих свое достоинство в метрах) против обыкновенных мужчин. Там зашифрованы специальные слова по принципу 25 кадра: ликопин, лямблии, себорея — при многократном повторе они начисто лишают читателя мужской силы. Поберегите себя и любимых женщин.

Диалог DCCCXC

— Манная каша сожрана. Пришлось пить коньяк.

— У вас в семействе, насколько я поняла, и манную кашу делают на кофе с коньяком.

— Нет, но сложный. Предмет требует сплетней изысканных, остроумных — и, желательно, в стихах. А с тех пор как меня перестали звать на салат «Оливье», весёлости во мне поубавилось.

— Да, салат Оливье требует остроумия и изысканности. Это хорошо знают в одном сообществе и постоянно тренируют эти навыки применительно к салату и мясу по-французски. Кстати, в прошлый понедельник пришлось выбросить полтазика невостребованного оливье. Ужаснитесь.

— Да это ж… Это просто… Да после этого… Не знаю уж как…

— Ну, завтра, например, могу предложить общество Оливье — без меня, правда. Но это никак не должно остановить истинно влюбленного в оливье. Там, сочувствуя вашей страсти, вам обязательно предложат и добавки дадут.

— В этом наблюдаю некий вызов и провокацию. А я выше этого. Это не свободный и демократический «Оливье», нет. В нём чечевичный привкус.

— Да бросьте — вызов. Можно подумать, мне сдалось ваше первородство. Что в этом предложении притесняет вашу свободу? Даже напротив. Очень даже демократический, коммунистический у нас оливье, с колбасой. Пароль — «дайте мне «красного», «красного» этого. Но если вы и вправду попросите красного, вам дадут винегрет, факт. А мы с «оливье» теперь ходим по разным сторонам улицы. У нас с ним любовь без взаимности — я его люблю, а он меня нет. Он меня мучает до изжоги. Нет в жизни щастья.

— Тогда — красненького.

— Нет, от красненького, особенно если это божоле, у меня изжога ещё хуже!

Амели ты, моя Амели
Я хочу рассказать тебе поле
Потому что без вантуза что ли
Разлюлю я мою Амели.
Не от парня с техасских равнин,
Но от парня с московских окраин
Что изведал немало закраин
На границах родимой земли.
А твой байкер скучен и пресен
Он не ведает правильных песен
Амели ты, моя Амели.

— Бене, Бене… У нас вошло в традицию поминать бедняжку шагане. Не случайно, видать, судьба свела нас как-то за просмотром фильма о Есенине… мда… Амели? Это тоже из Библии? Первая жена Иакова?

— Нет, это наложница прекрасного Иосифа, которая родила ему сына Берию. И горе вошло в их дом. А он, между прочим, три года за нее во флоте на Чермном море отслужил, вот как.

— Тогда вот:

На счастье, друг, дайл-апу дали мне
Недаром я любезен здесь народу
Давай с тобой поститься при луне
Про сны о чем-то большем и погоду
Пожалуйста, голубчик, не вяжись
К моим ошибкам орфографическим
Такая здесь у нас начнется жжисть.

Кажется, впрочем, я намудрила с клаузулами. Не сильная я в стихоплетстве.

— Ты знал! Ты знал! — потому что я вычеркнул строки про кудри, что свесились до кровавой земли. Ай лю-ли!

— Вот так — все самое интересное подвергается жестокой самоцензуре. Я знала, действительно знала, каким смертоносным оружием становится вантуз в ваших маньяческих руках.

— Это клевета: