Читаем Диалоги. Извините, если кого обидел. полностью

Диалоги. Извините, если кого обидел.

Диалог CMLXVIII

— В этом скандале с датскими карикатурами на Мухаммеда много показательного. А заявление датского премьера понятно: наверное, датский премьер хочет, чтобы его услышали.

— Боюсь, его не очень хотят услышать. Что толку кричать человеку, когда он затыкает уши?

— Ну, такая уж у него работа. Не думаю, что ему это самому по душе. Вопрос в результате — я допускаю, что есть вещи, ради которых первому лицу можно и на коленях поползать. Главное, потом не провести всю жизнь на коленях.

— А какие основания у нас считать, что датчане потом проведут всю жизнь на коленях? У меня — никаких.

— Мне бы тоже этого не хотелось.

— Но если вы будете воспринимать все метафоры буквально — станет очень сложно разговаривать. Значит ли это, что третьи, четвёртые и пятые извинения за карикатуристов невозможны?

— Да хоть десятые. Здесь, на мой взгляд, надо хорошо понимать, что есть разница в уровнях ответственности. Те, кто говорит «глупо», видимо, с трудом представляют себе этот уровень у премьер-министра страны, которая легко может стать мишенью для террористических актов, например. Задача этого чиновника достаточно проста — всячески, любой ценой уберечь своих граждан от неприятностей. По-моему, это просто понять, было бы желание.

— Это понять можно. Просто вы пишете «любой ценой уберечь своих граждан от неприятностей». В этот момент кто-нибудь (не я) должен напомнить вам Мюнхен. Я клоню к тому, что в моей системе — «не любой ценой», и, боюсь, второе «извините» в этой системе координат вовсе не будет последним. Можно закрыть эти газеты, например. Возбудить судебное преследование. Отдать художников толпе, скажем. Вот я и рассуждаю, вполне академически — какая грань непереходима.

— Любая дипломатическая игра на этом поле вполне допустима. Набор приемов в такой игре столь же разнообразен, сколь и, скажем честно, малоэффективен. Безусловно, на такие извинения муллы кладут с прибором, да и не этого они хотят. Однако, ноблесс оближ. Было бы куда хуже сейчас делать вид, что ничего особенного не происходит.

— Согласитесь, в случае карикатур, у вас двойной стандарт подхода к событию. Одной группе людей одно кажется смешным — другим — другое. Изображение Мухамедда и вовсе запретно всем мусульманам. Ну, согласитесь, все же есть некий pointe — когда изображают Мухаммеда с запаливаемым шнуром, ведущим к голове-бомбе…

— А стремление распространить правила для мусульман на всех и карать за нарушения — это и есть особенности современного «ислама».

— Нет, дело в том, что само изображение является оскорблением. Помните, как израильский посол разломал какую-то инсталляцию, что посчитал оскорбительной для своего народа? Так и здесь — оскорбительно то, что оскорбляет нас. Всюду — двойные стандарты. Я вот, кстати, честно признаю: у меня — двойные.

— Нет, он просто разбил экспонат с изображением террористки. Действовал он не как религиозный деятель, а как политик. Это совсем другое.

— Это странная политика для посла. Впрочем, это и есть иллюстрация двойных стандартов по отношению к оскорблению.

Диалог CMLXIX

— Каждый пишет, как он дышит.

— Я дышу в склянке тёмного стекла. Из-под импортного пива. Причём дышу внутри. Стекло запотело, но я протёр в нём дырочку.

— Вы это мне про что рассказываете?

— Я рассказываю про неудобство дыхания.

Диалог CMLXX

— А почему вы сидите дома в ночь с пятницы на понедельник?

— Потому что я в нём живу. А такие длинные ночи, как эта лучше всего проводить там, откуда не надо уходить.

— Та же история. Но у нас ещё месяц очень длинных ночей — пока они не пойдут на убыль. Так говорят.

— У нас вообще полярная ночь. Жалею, что я не медведь.

— Не стоит. Их иногда постигает участь всех пушных зверей.

— Зато они могут умирать с чувством выполненного долга.

— Они не успевают об этом подумать. Промысловики редко дают им время на то, чтобы помолиться и написать письмо родным.

— Тут и не надо думать. Надо жить, чтобы не было мучительно больно.

Диалог CMLXXI

— Открою клуб «Венеция для тех, кому за пятьдесят».

— Стоит ли рисковать с таким путешествием: «Густав Ашенбах, или фон Ашенбах, как он официально именовался со дня своего пятидесятилетия, в теплый весенний вечер 19… года — года, который в течение столь долгих месяцев грозным оком взирал на наш континент, — вышел из своей мюнхенской квартиры…» (Ну и далее по тексту).

— Где тут риск? Нанюхаться дерьма покрепче питерского? Так это ерунда же.

— Ну, если вы вспомнили этот знаменитый текст, то ответ очевиден. А если не вспомнили, то он заканчивается так: «Прошло несколько минут, прежде чем какие-то люди бросились на помощь Ашенбаху, соскользнувшему на бок в своем кресле. Его отнесли в комнату, которую он занимал. И в тот же самый день потрясенный мир с благоговением принял весть о его смерти».