Диалоги (о государстве, о законах)

МАРК. — Замечание твое, Квинт, вполне справедливо. Это именно то государственное устройство, которое Сципион превозносит в тех книгах[746] и особенно одобряет; оно осуществимо только при таком именно распределении прав магистратов. Ибо вам следует твердо помнить: на магистратах и на тех, кто ведает делами, государство и держится, причем особенность того или иного государства возможно понять на основании их состава. А так как наши предки, проявив величайшую мудрость и величайшую умеренность, создали это государство, то мне почти не понадобилось вносить в законы что-либо новое.

(13) АТТИК. — В таком случае ты рассмотришь причины, почему такое распределение прав магистратов представляется тебе наиболее подходящим, — так же, как ты, по моему совету и просьбе, поступил, говоря о законе относительно религии.

МАРК. — Желание твое, Аттик, я исполню и рассмотрю этот вопрос в целом, — как он был изучен и изложен ученейшими людьми Греции, а затем, как я задумал, перейду к рассмотрению нашего права.

АТТИК. — Именно такого обсуждения я и жду.

МАРК. — Но об этом многое уже было сказано в книгах о государстве; мне пришлось сделать это, когда я старался найти наилучший вид государственного устройства. Относительно магистратов кое-что было точно и тщательно изложено прежде всего Феофрастом[747], а затем стоиком Дионом[748].

(VI, 14) АТТИК. — Как? Разве и стоики занимались этим вопросом?

МАРК. — Немного; разве только тот, кого я уже назвал, а впоследствии также и великий и ученейший человек — Панэтий[749]. Ведь стоики прежнего времени рассматривали вопрос о государстве хотя и глубоко, но отвлеченно и не для распространения в народе и среди граждан. Все это преимущественно проистекает из Академии, по почину Платона. Затем Аристотель в своих рассуждениях осветил весь этот вопрос о государственном устройстве, как и Гераклид Понтийский[750], исходивший из учения того же Платона. Феофраст же, ученик Аристотеля, как вы знаете, был поглощен этими вопросами, а Дикеарх[751], другой ученик Аристотеля, вовсе не был чужд этим взглядам и учениям. В дальнейшем последователь Феофраста, знаменитый Деметрий Фалерский[752], о котором я уже говорил, на удивление всем извлек это учение из тайников, где его, пользуясь досугом, скрывали начитанные люди, и вывел его не только на свет солнца и на песок арены, но и для испытаний в битвах. Ведь мы можем назвать многих не особенно ученых людей, бывших великими государственными деятелями, и ученейших людей, неискусных в делах государства; что же касается человека, выдающегося в обоих отношениях, который был бы первым и в занятиях наукой, и в управлении государством, то кто может сравняться с Деметрием?

АТТИК. — Такой человек, думается мне, найтись может — ну, хотя бы один из нас троих. Но продолжай, как ты начал.

(VII, 15) МАРК. — Итак, эти ученые поставили вопрос: должен ли быть в государстве один магистрат — с тем, чтобы остальные магистраты подчинялись ему? Так после изгнания царей, как я понимаю, и решили наши предки. Но ввиду того, что царский образ правления, когда-то находивший одобрение, впоследствии был отвергнут не столько из-за недостатков царской власти, сколько из-за пороков царя, то будет казаться отвергнутым только название «царь», а существо дела сохранится, если один магистрат будет приказывать всем остальным. (16) Поэтому Феопомп[753] не без оснований противопоставил в Лакедемоне эфоров царям, а мы консулам — трибунов. Ведь консул обладает именно той властью, которая основана на праве: ему должны подчиняться все остальные магистраты за исключением трибуна, чья власть была учреждена позднее — для того, чтобы больше не могло совершаться то, что когда-то совершилось. Это прежде всего ограничило права консула, так как появился человек, на которого его власть не распространялась, и так как трибун мог оказать помощь другим людям — не только магистратам, но и частным лицам в случае их неповиновения консулу[754].

(17) КВИНТ. — Ты говоришь о большом зле. Ибо, после возникновения этой власти, значение оптиматов уменьшилось, а сила толпы окрепла.

МАРК. — Это не так, Квинт! Ведь не одни только права консулов неминуемо должны были показаться народу оскорбительными и таящими в себе насилие. После того, как в них было внесено умеренное и мудрое ограничение[755], …[Лакуна] Под действие закона должны подпадать все.

…Как сможет он защищать союзников, если ему нельзя будет выбирать между полезным и неполезным?

(VIII, 18) «Да возвращаются они домой с честью». И право, доблестные и бескорыстные люди не должны ни от врагов, ни от союзников приносить с собой ничего, кроме чести.