Слыша, что он хвалит меня, я сделался бодрее, мало-помалу возвратил прежнюю свою смелость и воодушевившись, сказал: Так вот в чем состоит мой приговор, Хармид. Я узнал его в лагере от фракийца, – одного из врачей Замолксисовых[360]
, которые будто бы делают людей бессмертными. Этот фракиец говорил, что греческие врачи хотя и правы в том, о чем я сейчас сказал, но Замолксис, царь и бог наш, прибавлял он, возвещает, что как глаза не должно лечить без головы, а голову без тела; так и тело не надобно лечить без души. Потому-то от внимания эллинских врачей и ускользают многие болезни, что они не знают целого, о котором надобно иметь старание и которое пока нехорошо, не может быть хороша и часть. Всё – и добро и зло, как для тела, так и вообще для человека, по его словам, идет из души и оттуда притекает, будто от головы к глазам. Итак, кто хочет привести в хорошее состояние головные и другие органы, тот должен прежде и более всего врачевать душу: но врачевать ее, друг мой, надобно некоторыми приговорами, продолжал он; а эти приговоры – прекрасные речи[361]. Действием их вселяется в душу рассудительность: а когда она вселена в нее и присуща ей, тогда уже легко бывает доставить здоровье и голове, и другим частям тела. Открыв мне такое лекарство и приговоры, он сказал: смотри же, да не убедит тебя никто врачевать этим голову, пока не решится сперва лечить твоими приговорами свою душу; потому что нынешнее заблуждение людей в том и состоит, что некоторые хотят быть врачами, не употребляя одного из этих средств. Тут он очень строго наказал мне не слушать ни богатого, ни благородного, ни красивого, и никого, кто стал бы убеждать меня делать иначе. Вот я и буду верен его приказанию, да и поклялся, – нельзя не быть верным. Пожалуй, предпишу лекарство и для твоей головы, если, по наставлению иностранца, согласишься сперва подчинить свою душу действию фракийских приговоров: а когда не согласишься, – я уже и не знаю, что с тобою делать, любезный Хармид.