Сокр. Так видно, в том, что ты знаешь точнее, чем все люди, т. е. в различении значения букв, слогов, рифмов и гармоний?
Ипп. Каких, добряк, гармоний и букв?
Сокр. Но что же это такое, о чем они с удовольствием слушают тебя и хвалят? Скажи сам, когда я не угадываю.
Ипп. Они весьма охотно слушают, Сократ, о происхождении героев и людей, о населениях, о том, как в старину созданы были города, и вообще о всей древности[429]; так что для них я сам принужден был изучать и исследовать всё это.
Сокр. Клянусь Зевсом, Иппиас, хорошо еще, что Лакедемоняне-то не рады, когда кто перечисляет им и наших всех архонтов, начиная от Солона; а то ты озаботился бы изучением и этого.
Ипп. К чему, Сократ, один раз выслушавши пятьдесят имен, я буду их помнить?
Сокр. Ты правду говоришь. Я и не подумал, что ты обладаешь искусством памятования; а теперь понимаю, что Лакедемоняне по справедливости рады тебе, как человеку многознающему, и пользуются тобою, как дети старушками, чтобы они рассказывали занимательные басни.
Ипп. И, клянусь Зевсом, Сократ, недавно еще получил я там одобрение, рассуждая о прекрасных предметах, которыми должен заниматься юноша. Ведь у меня сочинена об этом прекрасная речь[430], хорошо изложенная и с других сторон, и со стороны слов. Форма и начало моей речи таковы: когда Троя была взята, говорится в речи, тогда Неоптолем спросил Нестора, какие предметы столь прекрасны, что, занимаясь ими, можно еще в юности сделаться человеком славнейшим. После сего вводится говорящим Нестор и предлагает ему весьма много законных и превосходных предметов. Эту-то речь я там произносил, и здесь намерен произнесть ее чрез два дня в Филостратовом училище. Скажу и много другого, что́ сто́ит послушать: об этом просил меня Евдик, сын Апиманта. Так приходи и сам ты, приведи и других, способных слушать и судить о том, что будет сказано.
Сокр. Это будет, Иппиас, если захочет Бог; а теперь отвечай покороче о том, о чем сам ты кстати напомнил мне. Недавно, почтеннейший, один человек поставил меня в затруднение, когда я, по случаю разговора, иное порицал как постыдное, а иное хвалил как прекрасное. Он почти так спросил меня, и притом весьма оскорбительно: откуда знаешь ты, Сократ, что́ прекрасно и что́ постыдно? да и опять, – можешь ли сказать, что́ такое прекрасное? (При этом вопросе) я, по своей неспособности, пришел в затруднение и не мог, как следовало, отвечать ему. Посему, ушедши из собрания, я сердился на себя, досадовал и грозился, что как скоро встречусь с кем-нибудь из вас, мудрецов, тотчас, услышав, научившись и вразумившись от него, пойду опять к вопрошателю и буду снова защищать свое положение. Итак, теперь, говорю, ты кстати пришел: научи меня удовлетворительно о самом прекрасном, что́ такое оно, и в своем ответе постарайся сказать мне это как можно точнее, чтобы я не был обличен и не сделался смешным в другой раз. Ведь ты, вероятно, ясно знаешь, и это знание, между множеством известных тебе, должно быть, какое-нибудь маловажное.
Ипп. В самом деле, маловажное, клянусь Зевсом, Сократ, – просто сказать, ничего не значит.
Сокр. Стало быть, я легко научусь, и никто уже не обличит меня.
Ипп. Конечно, никто; ибо иначе мое дело[431] было бы пустое и глупое.
Сокр. Хорошо же ты говоришь, Иппиас. Клянусь Ирою, что мы возьмем в руки того человека. Но, подражая ему, не помешаю ли я тебе, если твои ответы буду прерывать возражениями, чтобы ты тем лучше вразумил меня? Ведь в возражениях я, может быть, несколько опытен. Итак, если для тебя нет какой-нибудь разницы, я, чтобы сильнее знать, хочу возражать.
Ипп. Пожалуй, возражай; потому что вопрос, как я и сейчас сказал, неважен. Я научил бы тебя отвечать и на вопросы гораздо труднее этого, так чтобы никто из людей не мог тебя опровергнуть.
Сокр. О, как хорошо говоришь ты! Но когда таково твое приказание, – позволь, чтобы, сколько можно более представляя того человека, я попытался спрашивать тебя. Ведь если бы ты произнес ему ту речь, в которой, говоришь, рассуждается о прекрасных занятиях; то слушая, пока ты не перестал бы говорить, он спросил бы тебя сперва не о чем другом, как о прекрасном – уж такой у него обычай – и сказал бы: элейский иностранец! справедливые справедливы не справедливостью ли? Отвечай же, Иппиас, так, как бы он сам спрашивал тебя.
Ипп. Отвечаю – справедливостью.
Сокр. Но есть ли что-нибудь справедливость?
Ипп. Конечно.
Сокр. Не мудростью ли также мудры мудрые, и не добром ли до́бро доброе?
Ипп. Как же не этим?
Сокр. И это-то есть нечто сущее, а не-то-что несуществующее.
Ипп. Конечно сущее.
Сокр. Так и всё прекрасное прекрасно не прекрасным ли?
Ипп. Да, прекрасным.
Сокр. Которое тоже есть нечто сущее?
Ипп. Сущее. Но что же это будет?
Сокр. Так скажи мне, иностранец, спросит он, что это такое – прекрасное?
Ипп. Не то ли уж нужно знать этому вопрошателю, Сократ, что́ прекрасно?
Сокр. Мне кажется, нет, Иппиас, но что есть прекрасное.
Ипп. Да чем же это отличается от того?[432]
